За буйки (сборник)

Через месяц Марта улетела в Австрию, где ей предстояло обследоваться у лучших специалистов.

Только после того, как он остался один, Елисей понял, что Марта его жизнь превратила в ад. Очевидно, она принадлежала к тем людям, которым для полного счастья не хватает только тяжёлой, в идеале неизлечимой болезни: с её помощью терроризировать своих близких одно удовольствие. В этой ситуации она чувствовала себя, как рыба в воде. Быстро адаптировавшись, она превратилась в заправского деспота и стала повелевать Елисеем так, словно он, беглый каторжанин, был ей кругом должен, и теперь всю оставшуюся жизнь ему надлежало находиться у неё в услужении. Он мог разве что сменить одну тюрьму на другую, если повезёт, конечно.

Возможно, именно поэтому предстоящий суд Елисея не страшил; возможно, была ещё причина. Хотя шансы его попасть в другую тюрьму, надо отдать должное Злате, ухудшались день ото дня. Адвокат работал не покладая рук.

Вечером Елисей, как и обещал, зашёл к Злате на чай (собственно, последнее время он делал это каждый вечер, «по-соседски»).

Они быстро, без лишних слов и эмоций, обсудили мелочи, которые могли возникнуть в процессе судебного разбирательства. Злата ориентировалась в деталях не хуже адвоката. Видно было, что она принимала близко к сердцу эту несправедливость судьбы: как же так, благородную жертву перепутали с палачом!

Вообще, она была очень внимательна к деталям: на столе стояло то же печенье, которое вскользь похвалил Елисей, чай был заварен именно так, как нравилось Елисею (он бегло отметил отменное искусство подавать чай в меру крепким и горячим – и вот теперь всё повторилось точь-в-точь, как в прошлый раз). А самое главное – на ней было то самое облегающее платье в блёстках, напоминавших чешую золотой рыбки, платье, которое так понравилось Елисею, хотя он ни словом не обмолвился об этом. И вдруг…

– Нравится платье? – спросила Злата.

– Да, – сказал он, не поднимая глаз. Он никогда не смотрел на то, что ему очень нравилось.

– Почему же ты не смотришь на меня?

И Елисей покраснел как маков цвет: так он полыхал единственный раз в своей жизни – тогда, когда Марта сообщила ему о своей беременности. Странно, но только сейчас он с грустной обречённостью понял, что Марта откровенно соврала: она элементарно поймала карасика Елисея на голый крючок. Расчетливо и цинично. Раньше он боялся называть вещи своими именами так откровенно и грубо (нельзя, нельзя плохо думать о человеке, с которым бок о бок проживаешь свою жизнь: прежде всего, это неуважение к себе). Он приучил себя к мысли, что, скорее всего, не до конца постигает странные (кто поймёт женщин!) мотивы её поведения.

И вот сейчас, рядом со Златой, он почувствовал, что на свете есть другие женщины , по крайней мере, есть одна другая, которая не будет ему умышленно лгать, не станет своей болезнью корить направо и налево, заставлять при каждом удобном случае испытывать чувство вины. (Плохо так думать, но мысль отогнать было уже невозможно: у Марты действительно парализовало ноги или она симулирует болезнь?)

– Она превратила твою жизнь в ад? – спросила Злата, и Елисей вовсе не удивился её вопросу: он уже был уверен – она и есть другая , то есть нужная ему, его женщина, которая понимает своего мужчину без слов.

Поэтому он сказал не то, что должен был сказать приличный и воспитанный человек, не то, что должен произнести мужчина в его положении, не то, что ей приятно было бы слышать – словом, не то, что сохраняло бы дистанцию между ними.

Напротив, с его губ сорвалось:

– Я тебя люблю, Золотая Рыбка.

И в ответ услышал то, что запрещал себе слышать даже в самых отважных фантазиях:

– Сними с меня платье. Смелее, королевич.

Её тело оказалось тёплым и желанным, а его руки – уверенными и нежными.

Три дня и три ночи, длившиеся дольше, нежели вся предыдущая жизнь, пролетели как одно мгновение.

– Завтра суд, – сказала Злата. – Рассказать тебе анекдот?

– Расскажи.

– Дело было в аквариуме. Одна золотая рыбка спрашивает у второй: «Как ты думаешь, есть Бог или нет?»

Та отвечает: «Не знаю. Но кто-то же меняет нам воду в аквариуме…»

– Забавно, – отозвался Елисей. – Только это не анекдот, а притча.

– Может, и притча. В жизни всё так перепутано…