За буйки (сборник)

Два чиновника среднего звена, можно сказать, интеллигенты, искушенные в политике, футболе, боксе, искусстве, педагогике, здоровье, алкоголе и женщинах, – словом, в том, в чем до тонкостей, лучше любого профессионала, разбирается всякий уважающий себя человек, – сидели в прокуренном баре и закусывали охлажденную водку тепленьким и, надо сказать, противным месивом в горшочках, обозначенным в залапанном меню как «жульен». Драники были вкуснее, однако жульен был французским блюдом, и они повелись на экзотику: жульен явно повышал их социальный статус.

Игорь Григорьевич рассказывал Глебу Борисовичу о тараканьих шоу как о засилье бескультурья.

– Представляешь, мы с тобой, как дураки, паримся в своем Министерстве культуры, а люди зарабатывают на тараканах. На тараканах! Бешеные деньги! Арендуют памятники архитектуры и устраивают в них тараканьи бега. У меня в голове не укладывается.

– Ты прав, Игорь, прав…

Тот, кого назвали Игорем, – одетый в песочно-рыжую пару с иголочки, дерзко освеженную галстуком с изумрудной искрой, – судя по всему, почувствовал прилив уверенности, которую дает только правота. И он смело сменил тему.

– Бабы, заметь, как с цепи сорвались. Были себе женщинами – так ведь нет, теперь мы феминистки. Тараканши!

– Факт! Сейчас добыть нормальную любовницу – нереально. Все они чего-то хотят. Вынь да положь, понимаешь… Какая-то меркантильность развелась. Раньше такого не было.

Глеб Борисович, обильно, однако элегантно поседевший представительный мужчина, еще недавно бывший набриолиненным брюнетом с мило выпуклыми алыми губами (о его «черном» прошлом можно было судить разве что по густым смоляным усам, придававшим ему такой таинственный вид, что при встрече каждый коллега думал: он точно знает какую-то важную новость), тоже отчего-то энтузиастически заерзал.

– Точно. А знаешь в чем дело? Только между нами, Глеб. Моя Лора говорит мне: «Я-то буду любить тебя; а вот ты докажи, что любишь меня». Понимаешь? Она будет любить того, кто готов носить ее на руках; а вот ты докажи, что готов делать это всю жизнь. Женщина любит не тебя, не меня, а Того, Кто носит ее на руках.

– Да, да. Женщина будет любить того, то даст ей защиту и уверенность. Проблема любви – это проблема мужчины.

– Вот и я об этом. Именно об этом.

Игорю было несколько неприятно, что его визави, которого он после третьей рюмки иногда называл другом, украл у него вывод: он своими размышлениями подвел к неизбежному резюме, сделал все, чтобы афористический итог появился, а этот пижон с лоснящимися усами, от которых млеет секретарша шефа Барби, да и фигуристая Юлия Стефановна из отдела охраны памятников архитектуры, сформулировал так, словно всю эту работу проделал он. Типично чиновничья манипуляция. Наловчился за столько лет таскать чужими руками каштаны из огня. И теперь сидит довольный собой. Сократ Тараканович, блин.

«Проблема любви – это проблема мужчины». Это верно. Вот почему его так раздражала Лора. Он чувствовал, что она точно так же любила бы кого угодно, хоть бы и красиво седовласого Глеба (где-то в печень последовал укол ревности). Она любит не его, Игоря, мужа своего, а Того, Кто дает ей защиту и уверенность. «Давно надо поменять машину. Посмотри, Женя второй год ездит на «Пежо» с картинки. И только мы, как аутсайдеры какие-то, колотимся в этом стареньком жуке, рыдване с «убитыми» подвесками…»

Да, но, во-первых, не Женя, а Евгений Оскарович, с каких это пор дирижер филармонического оркестра стал тебе Женей; а во-вторых, у Жени нет дачи. Верно, дорогая?

Оказывается, неверно, потому что по даче мы равняемся уже не на Женю, а на мужа ее подруги, бизнесменишку и балбеса Борисова (у которого, кстати, вообще нет машины: он ее разбил): «Посмотрел бы ты на их дворик с бассейном! Чудо! Песня! Не то, что у нас – рахитичные кустики…»

Развестись, что ли?

Но разве после этого поменяется природа женщины? Все они такие. Чуть лучше, чуть хуже, но в принципе из одного теста. Тоска…

Игорь Григорьевич, будучи в ударе, от души поделился всеми этими соображениями с Глебом Борисычем; тот сказал, что Игорь во всем прав. Во всем.

Они вышли на улицу. После утонувшего в сизом дыму бара, задрапированного в пошлый бархат гранатового цвета, влажный осенний воздух показался пьянящим и трезвящим одновременно. Освещенный город, окутанный пеленой мутного тумана, стал камерным и сказочным. Откуда-то появлялись и неизвестно куда пропадали люди, беззаботно о чем-то болтающие, озабоченно проплывали машины с горящими фарами. Город тускло сверкал и переливался огнями. Казалось, где-то совсем рядом тихо струится настоящая жизнь с подлинными чувствами и переживаниями. Хотелось горьких слез и счастливого смеха. Хотелось увидеть небо, расшитое бисером подсиненных капелек-звезд, но туман скрывал даже верхушки деревьев.

– Спокойной ночи, Глеб Борисович.

– И вам того же, Игорь Григорьевич. Приятных сновидений.