За буйки (сборник)

Его жена, Маргарита Ярославовна, бесшумным движением добыла с полки солонку и поставила её на стол. Она стояла позади мужа, готовая в любой момент сорваться с места и исполнить любой его каприз. Казалось, недовольна она могла быть только одним: капризов кумира было маловато. Салат из свежих овощей (в меру солёный и перчёный), сочная отбивная, вилки, ножи, чёрный хлеб с пряностями (очаровательная слабость Николая Степановича) в соломенной хлебнице – всё было приготовлено и подано с удовольствием и изяществом, под журчание неспешной мужской беседы.

Но Маргарите Ярославовне, судя по всему, хотелось отличиться ещё и ещё.

Василий Робертович, аспирант (которого за глаза все почтительно звали Васёк), пришел к профессору Николаю Степановичу Язычнику не столько как к научному руководителю, сколько как к непререкаемому моральному авторитету, к глыбе, имя которой Человек с Большой Литеры. «Загляни сегодня вечером ко мне на ужин», – бросил утром, перед лекцией (Язычник не читал лекции, он, владея даром, творил праздник – давал легендарные и неповторимые мастер-классы в редчайшем жанре медитации в импровизационной форме, можно сказать, интеллектуальные концерты, сольники, и умудрялся преподносить сложнейший, живой материал в оковах железной, неживой логики; здесь Василий Робертович, вечный студент, всегда постигал новые грани, казалось бы, давно известных вещей и концепций; здесь отличить науку от искусства было своего рода искусством слушателей), внимательный Николай Степанович, взглянув на выражение лица курносого Васька, где добродушие мирно уживалось с принципиальностью, и даже выгодно подчёркивало его.

Аспиранта волновали две проблемы: во-первых, не всё гладко было с диссертацией, а во-вторых, не складывались отношения с женой, с которой они уже год как состояли в законном браке (для себя Василий Робертович «во-вторых» безусловно ставил на первое место).

Сейчас Васёк чувствовал себя слегка не в своей тарелке: пышнотелая Маргарита Ярославовна (она была лет на пятнадцать моложе своего мужа), безо всякого ложного стеснения преследующая взор своего повелителя глубоким вырезом блузы, вкусный ужин, сама атмосфера благополучия и стабильности (двое деток разнополых пасутся в дальней комнате – и при этом блуза не забыта) – всё это он воспринимал не как результат жизнедеятельности профессора Язычника, а как старательно сотворённый упрёк-спектакль в свой адрес. Вот как надо жить: очаг, скво, потомство, заслуженная пища после трудового дня – это лучшее доказательство правоты профессора. При этом маэстро, разумеется, ничего не доказывал, не выпячивал результат, но Васёк отчего-то сопротивлялся магнетическому обаянию семейной гармонии – и недоволен был собой, не осознавал причины своего недовольства – что только увеличивало его недовольство.

– Спасибо, рыба моя, оставь нас, нам необходимо поговорить, – тихо изрек Николай Степанович, и Маргарита Ярославовна, дав понять, что долгожданный каприз ей в радость, с благоговением приложилась губами к лысому темечку мужа ненаглядного.

– Конечно, мой падишах, – произнесла она вроде бы со счастливым смехом. («Ну, почему «вроде бы»?» – сердился на себя Васёк.)

– Ах, ты, проказница, – ласково сощурился «падишах», и по лицу его на самом деле лунным бликом скользнула восточная умиротворённость. (««Проказница»: разве это не вычурно? Ладно, зависть – плохое чувство… А «падишах»? Ладно, ладно…») Во всяком случае, к его теперешним манерам и расслабленным модуляциям кальян был бы весьма кстати. Однако Язычник безжалостно относился к порокам, разрушающим тело: в частности, не курил.

И Васёк никак не мог отогнать от себя картинку-наваждение (одна из причинок погрозить себе пальцем): он ясно представлял себе, какая ночь любви ожидает сегодня супругов. Маргарита ведь с намерением прижалась спелой грудью (какой умопомрачительный каньон меж двух вершин, узкий, глубокий, манящий) к плотному корпусу Язычника (фамилия мэтра стала для студентов и аспирантов кличкой, и они отделяли прозвище от фамилии неуловимой для постороннего уха интонацией).

И это был самый чувствительный упрёк Василию Робертовичу. Его жена, Машка, на год младше его, но на три опытнее по-житейски, уже месяц не подпускала запутавшегося в принципиальности Васька к своему телу. Васёк не завидовал, нет; ему было обидно.

– За отношения мужчины и женщины отвечает тот, кто умнее, следовательно, сильнее, – то есть, мужчина, – произнёс куда-то вверх Язычник сразу после того, как Маргарита закрыла дверь кухни, – уже другим, окрепшим голосом. – Согласен? Значит, все претензии к тебе. Бить жену не пробовал?

– Как бить? – изумился Васёк, находившейся под противоречивым впечатлением семейной идиллии, которая придавила все его жизненно важные центры, словно могильная плита.

– В торец.

– В торец?

– Ага. Фэйсом об тэйбл, если по студенчески, – уверенно ответил Язычник, виртуозно управляясь с отбивной.

– Нет. Не пробовал. Боюсь, это не мой метод.