За черным окном – море тюльпанов

Но самым интересным оказалось выступление председателя поселкового совета товарища Ухова. Этому уникальному человеку было лет около восьмидесяти, но он был еще крепок и головой, и телом. Известен был тем, что в Гражданскую войну партизанил и в составе дивизии знаменитого Дворянова освобождал Приангарье от колчаковцев, потом руководил передовым в районе колхозом. Совершенно неграмотный, он, тем не менее, был в курсе всех событий в своей вотчине, поселках Брусничном, Нижнем, Приморском и в селах Чама и Гилоть, и неплохо управлялся с хозяйственными и финансовыми делами. На банковских чеках и платежных поручениях он старательно выводил «И. Ухов», и ни один начальник никогда не подвергал сомнению подлинность подписанных им документов.

Старый партизан был не шибко речистым, но зато человеком деловым:

– Товарышшы! Савецька власть должна помечать своих стахановцев и ударников. За эницативу (инициативу), путёвый труд ради обчества и школы наш сельсовет решил пометить геройских бойцов трудового фронту и их командеров товарышшев Михеева и Крёстнова и наградить денежным довольствием. И вот я имя щас выдам награды.

И дальше под бурнейшие аплодисменты награды получили мальчишки и девчонки, «бойцы», – по 10 рублей, а их «командеры» – по 25.

В заключение праздника крепыш восьмиклассник Коля Бизитов взгромоздил на свое плечо кроху-первоклашку Машу Распутину, которая изо всех сил затрезвонила ручным колокольчиком, подавая последний звонок.

Последний…

У меня защемило в груди: это был последний звонок первого года моего так случайно сложившегося учительства. Я не знал, что будет со мной дальше, но в одном был уверен: судьба приоткрыла мне тропинку, по которой можно было двигаться.

После праздника был накрыт в учительской стол с чаепитием и скромным возлиянием.

Мы, маленький коллектив таежной школы, затерянной в сибирской глуши, чувствовали себя такими счастливыми и удачливыми, какими, вероятно, могли чувствовать себя бойцы из одного взвода, победно завершившие атаку на врага и все выжившие.

За столом все враз заговорили и говорили о разных делах и пустяках, и казалось, не будет конца той радости, которая переполняла каждого.

– Я все хотел вас спросить… – тихонько обратился я к мудрейшей Лине Константиновне. – Вот вы часто говорите ученикам, что любите их… Не боитесь, что они сядут вам на шею?

Старая учительница засмеялась:

– А они на самом деле не раз садились и садятся мне на шею… Что поделать? Видно, такой меня Бог слепил. Но… вы не поверите: я чувствую себя хорошо.

– Но должны же быть и строгость… и требовательность, – пробовал я возразить.

– Конечно, должны, разве я против. Но сначала и впереди всего должна быть любовь. Потому что любовь – единственный способ реального самоутверждения человека. Учителя – тоже. Потому что только любя можно добиться повиновения без применения насилия.

Лина Константиновна развернулась ко мне своим грузным корпусом и, сняв очки, спросила, глядя на меня выпуклыми безоружными глазами:

– Вам приходилось читать Евангелие?

– Конечно. В детстве меня часто водили в церковь, и я слышал много притчей из Евангелия. А потом и сам читал.

– Самый главный завет, которому следуют христиане, – это заповедь о любви. Помните в Евангелии от Иоанна Иисус говорит: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Нельзя работать с детьми, не любя. Только любящий педагог имеет право входить к ученикам… Не любить невозможно. Не получится.

В который раз я, комсомолец, слушал подобные речи и думал: пора и мне выбирать свой путь.

* * *

Наступил июнь, и я снова оказался в Москве. За месяц, упираясь изо всех сил, я сдал экзамены и зачеты за пятый курс. Снова написал письмо Любе, в котором пытался сказать, как сильно я скучаю по ней, и с ясными намеками на то, что в нашем городе мы сможем снова встретиться, и все будет так же хорошо, как было в Сухуми. И даже лучше.

В июле я съездил на побывку к родным в Молдавию: повидал мать, отца, братишку, дедушку Николая, бабу Маню, тетю Сеню, поел горячей мамалыги с брынзой, любимого супчика с курицей и самодельной лапшой, попил домашнего винца. И вдруг посреди всех этих радостей я получаю от Любы короткое письмо, которое перевернуло все на свете: «У нас будет ребенок. Его отец – ты, Павел». Это и было то самое загадочное третье обстоятельство, которое так напрягало Любу.

Все произошло так неожиданно, что Павел вконец растерялся. А когда начал соображать, первое, что сделал, послал в Сухуми телеграмму: «Люблю зпт тысячу раз целую зпт прошу стать моей женой Павел».

Через день получил ответ: «Согласна Люба».

Он рванулся было лететь в Сухуми. Но решил сначала переговорить со своей возлюбленной. Вызвал Любу на переговорный пункт.