За чертой

– Они всегда верещат тут, – заверил Петруха.

Атаман не ответил.

Тропа снова вильнула в лес. Здесь было не так знойно, но идти было тяжелей: густые ветви беспрестанно хватали путников за головы, плечи, вещмешки… Неожиданно деревья расступились, и тропа резко покатилась вниз, и Серёга увидел заросшее камышом и осокой старое русло реки. Было тихо до жути – ни шороха, ни птичьего писка. Атаман вскинул руку – все замерли. Он долго вслушивался в тишину, наконец взглянул на Петруху.

– Ты давно проходил здесь? – спросил шёпотом.

– Минут двадцать… Ну, с полчаса. Чисто…

Атаман поднёс к уху телефон и тут же опустил. Связи не было. Он вновь прислушался, даже потянул носом воздух.

– Чую… Зверем чую… – прошептал он, и всем стало не по себе.

Вдруг ему вспомнился ночной сон. «Это был не сон – явь! – догадался он. – Это моя смерть рассматривала меня!..»

– Валим!.. За мной… – выдохнул Атаман и, взмахнув рукой, резко ушёл с тропы.

Все бросились за ним. Вслед отрывисто затрещали запоздалые выстрелы. Четверть часа, проламываясь сквозь заросли двухметровой крапивы, путаясь ногами в густой ежевике, обжигая руки и раздирая в кровь лица, бежали за Атаманом. Мешки стали неподъемно тяжёлыми, пот выедал глаза, и всем уж казалось, что это не кончится никогда.

Наконец ноги Атамана стали заплетаться, он дотянул до высокой вербы и, упёршись в неё лбом, остановился, хрипло отдыхиваясь, покосился назад.

– Все? Никого не потеряли? – задыхаясь, заговорил он.

– Все… – оглядевшись, сказал Петруха.

Атаман вновь поднял телефон, усмехнулся.

– Здесь низинка – плохая связь, – заметил Петруха.

Атаман взглянул на него и нервно расхохотался.

– А я ведь чуял… Чуял… Как зверь, чую в последнее время… Рация на мази?

– На мази… – ответил растерянный Петруха и тут же робко добавил:

– Батя велел только в крайнем случае выходить…

Атаман молча забрал рацию.

– Батя, Батя, как слышишь? – всё ещё задыхаясь, заговорил он.

– Слышу, Атаман. Слышу… – прохрипела рация. – Что у тебя?

– Тесно стало жить в последнее время. Тесно и душно…

– Понял тебя…

– Буду уходить магистралями… Другого прохода нет…

– Гляди, на выходе простреливаются…

– Но ты же меня прикроешь?.. – хрипло рассмеялся Атаман.

Некоторое время рация молчала, наконец послышался треск:

– Я тебя понял, Атаман!

Атаман обернулся к обречённо ждущим новых его распоряжений людям.

– Ещё чуток прогуляемся… – успокаивающе сказал он и, взмахнув рукой, быстрым шагом пошёл сквозь терновые заросли.

Ничего не соображая и даже уже не пытаясь разобраться в происходящем, все покорно двинулись за Атаманом. Только один Петруха, ломясь через заросли, норовил поравняться с ним.

– Атаман, Атаман… Куда ж ты?.. Магистрали справа… Там будет Батя… – беспомощно шептал он.

Но Атаман не слышал его.

Больно хлещут по лицам колючие ветки, жжёт крапива, раздирает ноги колючая ежевика, щиплют от пота раны, надсадные дыхания сливаются воедино, и вновь, кажется, не будет конца этому пути. Вот Атаман врезается в заросли камыша – под ногами зачавкала, покрытая тиной, вода. С каждым шагом всё глубже, глубже… Уже по колена, по пояс… Вдруг камыши расступились, и все увидели в полсотне шагов берег, сбегающие по косогору хуторские огороды. Какой-то старик, опершись на палку, стоял у самой воды.

– Все на месте, никто не утонул?! – уже не таясь, весело спросил Атаман.

Никто не ответил. Выйдя на берег, все молча повалились на траву, и только Африка неожиданно рассмеялся.

– Что, дед Павло, дождался? – Атаман обнял старика.

– Насилу дождался… – качнул тот головой. – По вас пухкали?

– Ну?! Разве «пухкали»? – смеётся Атаман.

– Да ну тебя… – сердится дед Павло. – Такой же брехун, как и Батя… Только Петруха со двора, тут едрёт твою такое пошло… Один за другим джипы с чертями, и все на тропу… Я телефон хвать – ни гу-гу. Бегом к соседке, и у ей не работает… Чуть с ума не сошёл…

– А Батя? На магистралях?.. – спросил старика Петруха.

– Да что он, дурак?.. Вон, разлёгся под виноградом, как медведь, вас дожидается.

– Чё брешешь, дед Павло?.. Я Атамана прикрываю у магистралей!.. – Весёлый голос под виноградом.

– Вот едрёт твою. А? – в сердцах кивает в его сторону дед Павло. – Племяша отправил, и хоть бы сердце у него ёкнуло…

– А чего ему ёкать – племяш с Атаманом… – раздвинув плети, Батя вылез на простор, повёл плечами – хрустнули кости. По-медвежьи обнял Атамана. – Ну, как я тебя прикрыл?!

– Да кабы не ты, и не знаю как бы я… – подыгрывает Атаман. Они знакомы давно и понимают друг друга с одних лишь им известным намёков.

– Тесно, говоришь, стало?

– Тесно… А я зверем почуял…

– Дядь… Батя… Я всё проверял – чисто было… – На глазах Петрухи блеснули слёзы. – Ты думаешь, я…

Только тут Серёга понял, что Петрухе не больше шестнадцати.

– Да брось ты, Петрух, – успокоил Батя. – Там тоже не дураки. Пасли тебя…

– Так что, больше ему не ходить? – спросил дед Павло.

– Пусть ходит… – подумав, ответил Батя и добавил уже Петрухе:

– Рацию Атаману отдашь. Бинокль не бери – отнимут. И ходи. Каждый день ходи. Есть переход, нет – ходи. Пусть подрочатся…

Не сговариваясь, все шестеро ополченцев выстроились в один ряд.