За чертой

Здесь нужно сказать, что украинская таможня в ту зиму начала мёрзнуть. Раньше пограничники обогревались электричеством и не знали никаких хлопот, но, так как за него не платили, Носач распорядился отрезать провода. Вокруг этого дела разгорелся скандал, Носача обвинили в подрыве боеспособности украинских погранвойск, но он от своего не отступил. «Коль вы такие радетели боеспособности державных погранвойск, платите за них, а у меня в бюджете денег на это нет, не всё ж время у бабушек отнимать…», – парировал он. Пока вопрос оплаты решался в больших киевских кабинетах, таможня обогревалась дровами, которые сама и добывала. Блажеёнок уже на полном серьёзе подумывал ввести на таможне правило, чтоб гражданин, пересекающий её, мог предъявить не только паспорт, но и хотя бы одно полено. Тут-то и подъехали мы со своими дровами «для бабки Кудина».

– Так, шо везем? – У Блажеёнка заблестели глаза.

– А то ты не видишь? Дрова, – отвечает Кудин. – Бабка замерзает, нужно спасать.

– Яка така бабка? У тэбе нема тут бабки.

– Жены моей, Светки, бабка…

– Як хвамилия бабки?

– Что тебе даст «хвамилия»? Ну, скажем Писюренчиха, – смеётся Кудин.

– Я таку не знаю.

– Ну, ты ж самогон не пьёшь – почём тебе знать. Пропусти, замерзает старуха, – просит Кудин.

– Мы те ж замерзаем. Так вот, хотите ихать – половину дров сгружаемо тут.

Если сгрузить ему половину дров – обнаружится бронзовый Волошин. Начинаю торговаться:

– Зачем «половину»? Эту телегу отвозим бабке Кудина, следующую вам. Какой нам смысл по полтелеги возить…

– Знаемо ваше «следующую». Отвезете своий бабци и потим ищи-свищи вас, а в мене люди мерзнут…

– Блажеёнок, я тебе слово даю – следующая телега твоя.

– Знаемо ваше слово… – Ухватив крайнее полено, Блажеёнок тащит его в вагончик.

– Ты совсем охренел, что ли?! – искренне негодует Кудин. – Тебе атаман слово дал, а ты кочеврыжешься!.. Если на то пошло, то и хрен с ней, с бабкой, пусть колеет, но и тебе тот же хрен! Разворачиваемся!

Такого оборота даже Блажеёнок не ждал.

– А колы нам привезете? – уже смягчаясь, говорит он.

– Как только, так сразу… – смеётся Кудин.

– Сегодня. Сегодня же привезу, – обещаю я.

– Провиримо, что у атамана за слово, – окончательно сдаётся Блажеёнок и открывает шлагбаум.

Уже через час на пустынной степной дороге перегрузили статую Волошина в бабушкинскую машину. Распрощались. С теми ж дровами возвращаюсь назад.

– О, дывы, – вернулись! А як же бабуся?

– «Як-як…» – передразнивает Кудин. – Околела бабка, пока вы здесь мозги полоскали. Выгружайте себе – у атамана слово твёрдое…

Когда будете в Коктебеле у бронзовой статуи Максимилиану Волошину, обязательно вспомните эту непридуманную историю и улыбнётесь.

* * *

Так и проходила жизнь в приграничных хуторах – ни шатко ни валко. Люди постепенно привыкли ко всяческим неудобствам и даже считали их неотъемлемой частью своего бытия. Заступившие на дежурство российские пограничники разогнали контрабанду, и через мост уже не шли караваны бензовозов и фур. В ответ Украина в одностороннем порядке ввела ограничения на ряд товаров и продуктов, дав тем самым толчок на расцвет «сумочной» контрабанде. И, навъючившись сумками, потянулся народ в поисках своей выгоды к таможне.

– Куда ж вы всё это прёте? – спрашивали на российской таможне, где запреты не действовали. – Вас же на украинской не пропустят…

– Пропустят… Договоримся как-либо с Блажеёнком…

И договаривались.

Эту обыденную одичавшую замшелую жизнь оживила лишь одна новость: в свои «под пятьдесят» Натаха неожиданно родила мальчика. Это событие всколыхнуло дремавшие души, и хутор зашумел.

– Ну, ты даёшь, Натаха! – окликали её.

– Лиха беда – начало! – смеялась та. – Я и на этом не остановлюсь, через год ещё рожу!

– Да ты что?!

– Ну а как же, а то в хуторе уже и побрехать не о чем. Совсем закисать начали.

– А на кого похож, Натаха?

– На твоего мужа.

– А чего это на моего?..

– Ну, уж не знаю, так повезло.

– Ничего, подрастёт – сами угадаем породу…

* * *

Однажды в поезде я повстречал Светку Кудинову. Она всегда мне казалась недоступно-странной. Увидев меня, обрадовалась, села напротив. Некоторое время разговаривали о всяческих мелочах: то о погоде, то о работе, даже о тёрне, который уродил по Верхне-Ольховским балкам.

– На прошлой неделе ходили с мамкой туда, по два ведра нарвали. Еле донесли, – хвалилась она. – Кудину всё некогда – сами… Кудин, только лишь выходные, летит матери помогать… Меня не берёт, говорит: «Сам управлюсь…»

– Да, помогает… – зачем-то подтверждаю я.

– Я уж привыкла… – говорила она, и в её речи не было уж былого задора.

Глаза её поблекли, в щеках проступала восковая бледность, как бывает при долгой, изнуряющей болезни, в белесых губах проступала синева. Заметив мой взгляд, она потёрла руками щёки.

– Плохо выгляжу? – слабо улыбаясь, спросила Светка.

– Да нет… – в замешательстве, словно был уличён в чём-то постыдном, пробормотал я. – Нормально выглядишь…

– Ну да… – горько усмехнулась она.

– Может, ему плетюгана приписать? – полушутя говорю я.

– Что ты!.. – не поняв шутки, воскликнула Светка. – Да и не виноват он ни в чём…

С недоумением смотрю на неё.