За чертой

Перед выборами Януковича Носач объездил все хутора района. Побывал почти в каждом доме. «Изберём – будем вместе с Россией, – убеждал он. – Это последний наш шанс». Его слушали, и каждый верил: стоит только избрать Януковича, всё враз изменится. На выборы шли семьями. Заболевшие звонили в избирком, требуя выехать на дом. Чуя свою победу, народ ликовал.

– Всё, Блажеёнок, – последние часы твоей халявы. Скоро таможен не будет! – не таясь, говорили при переходе границы.

Да и сам Блажеёнок, поверив в скорый свой крах, уже не объявлял проходящим: «Державный кардон Украины» и, слыша весёлые выкрики в свой адрес, понуро молчал.

Но уже скоро всеобщая эйфория сменилась недоумением. Вместо ожидаемого сближения с Россией, новый президент начал рвать даже старые связи. Закрылась железная дорога Луганск – Миллерово, а на границе ужесточился пропускной режим.

– Обманул Янык, – роптали в донбасских посёлках.

– Видали такого придурка – сам под собой сук пилит…

Только один Носач не терял оптимизма.

– Ничего, ничего… – бормотал он при встрече. – Это тактика такая – замылить глаза бандерве. Шаг назад, потом десять вперёд!.. Подождём. Всё наладится…

Но эти надежды скоро покинули и самого Носача. Уже накануне «майдана», желая умилостивить своих оппонентов, новый президент сменил на Луганщине всех глав и председателей Советов городов и посёлков на прозападных чужаков. Не усидел в своём кресле и Носач.

– Ничего, Носач, это тактика такая! – хлопая его по плечу, смеялся Жека. – Как там?.. Галопом назад и раком вперёд?! Подождём. Скоро наладится!..

Непонятное наступало время – Донбасс, как и прежде, работал, а Киев, в ожидании европейской халявы, скакал и жёг на площадях покрышки.

На Крещение Носач объявил своим казакам сбор. Позвонил мне:

– Приедем к Деркулу на крещенские купания, – сообщил он. – И ты со своими подтягивайся. Дело нешуточное затевается… Окунёмся, согреемся, обсудим, как дальше жить…

Утро было промозглым и ветреным. К реке с обоих сторон стали подъезжать машины. Многие шли пешком. Приехал от станицы Луганской и отец Никодим.

– Батюшка, благословишь на омовение? – сыпалось со всех сторон.

– И благословлю и первым войду, – обещал тот.

С нашей стороны подошла Натаха. Долго смотрела на парящую на морозе воду, потом медленно стала раздеваться до нижней рубашки. После родов она немного располнела, но эта полнота не портила её фигуры, напротив, ярче проявляла позднюю бабью красу.

Не отрывая взгляда, Кудин заворожённо смотрел в её сторону. Перехватив его взгляд, Носач качнул головой.

– Эх, Кудин-Кудин… – выдохнул он.

– Что, «Кудин-Кудин»? – встрепенулся тот.

– Хорошая у тебя, Кудин, жена Светка, да только дура…

– Ну не всем же иметь умных жён, – кому-то должно и повезти… – всё ещё не отрывая глаз с Натахи, отвечал тот.

Никодим, перед тем как войти в воду, провёл краткий молебен.

– Приидите мысленно на Иордан, ведение велие в нём узрим: Христос ко Крещению грядёт. Христос ко Иордану приходит. Христос наши в воде погребает грехи… – сочным басом гудел он. – «Сего Божественного таинства воспоминание празднующе, усердно молимся Тебе Человечелюбче Господи: сподоби нам, жаждущим по Гласу Твоему приити к Тебе, Источнику присноживотныя воды, да почерпнём воду благодати Твоя и оставления грехов наших…»

Зябко кутаясь в поднятый воротник, подошёл Блажеёнок. Во время «майдана» он воспрянул духом, преобразился; в голосе его зазвучали прежние властные нотки:

– Дале середины не заплываты. Заборонено! – объявил он.

– Ах ты, ушлёпок бандеровский! – ринулся на него Кудин. – Будешь мне указывать, докуда мне плыть в моей речке?!.

Чтоб не доводить дело до греха, Носач преградил ему путь. Жека, обхватив Кудина своими могучими руками, с трудом удерживал его.

– Блажеёнок, вали на… отседова! – кричал он. – Руки, чай, нежелезные Кудина держать. Щас упущу – и поплывёшь под мостом – куда вынесет…

Благоразумие взяло верх, и Блажеёнок скрылся в своём вагончике.

– Иди-иди, – провожает его Кубане́ц. – Это тебе не бабок на мосту тормошить. Тут и отхватить несложно…

Первым, продолжая петь древние псалмы, вошёл в воду батюшка Никодим, за ним, спешно сбрасывая с себя рубахи, дружно ринулся в ледяную воду и весь прибывший народ. Кто-то окунулся и тут же выскочил на берег. Самые стойкие поплыли на стремнину реки. Фыркая, как добрый жеребец, настиг меня на середине реки Жека, выкинув свою лапу, попытался окунуть мою голову.

– Атаман, у тебя грехи по лысине скачут, дай-ка, я притоплю их, – смеялся он.

– Ты лучше бы свои всполоснул, – тянусь до него рукой, но он ловко уворачивается.

– Что, свои грехи прижеливаешь? Ну-ка, ныряй!

Перекрестясь, осторожно вошла в воду Натаха, передёрнув плечами, решительно окунулась. Намокшая рубашка, прилипая к телу, стала просвечиваться, обозначая все части её красивого тела.

– Натаха, сними рубаху, и так всё видно!.. – кричит Кубане́ц.

– Ну, коль видно, чего и снимать?.. – выходя на сушу, смеётся Натаха.

– Ох, хорошо! Ай, хорошо!.. – подпрыгивая и подёргивая плечами, бежит к своей одежде Носач.