За чертой

– Здравствуй, дорогой! Конечно, узнал! – бодро отвечает Заверюха и начинает расспрашивать о моём житье-бытье.

– Да тут, собственно, не обо мне речь, – говорю я. – У меня в гостях Павел Николаевич…

Трубка тяжело вздыхает.

– Александр Николаевич, ну как я могу напечатать всё это?! – в сердцах восклицает Заверюха. – Меня же завтра с работы уволят…

– Да ну… – слабо возражаю я. – Сейчас народное творчество поощряется…

– Там же в каждой строке матюки…

– Подредактировать…

– Как их подредактируешь, когда они сами наружу лезут…

– Попробуй, Николай Павлович, – прошу я без всякой надежды на успех.

– Пробовал… Убери из текста матерные слова – весь смысл потеряется… Да и бесполезное дело – там его матюки сами меж строк скачут…

– Ну, что он там прогоготал? – лишь закончил я разговор, спрашивает Павел Николаевич.

– «Что-что…» На бумаге это дело не сразу пройдёт… Ты бы, Павел Николаевич, сел бы завтра с утречка на автобус да съездил бы к нему с гармоней… – предлагаю я с надеждой, что хоть завтра буду от него свободен.

– Да я уж думал об этом, – почёсывая затылок, признаётся тот.

Утром следующего дня, едва Заверюха закончил планёрку, в его кабинет вошёл Павел Николаевич. Осмотрелся, поставил стул так, чтоб при случае Заверюха не мог свободно покинуть своё место, сел и отстегнул ремешок гармони.

– Слухай – пригодится, – уверенно произнёс он, делая первый проигрыш.

Припёртый Павлом Николаевичем, сидит Заверюха в своём кожаном кресле, как в капкане, третий час кряду, слушает его куплеты. Звонит телефон, Заверюха, перекрикивая гармонь, отвечает кому-то. Павла Николаевича это нисколько не смущало, он продолжал петь.

– Я на минутку… – словно извиняясь, говорит Заверюха и, с трудом просочившись между столом и Павлом Николаевичем, выскальзывает из кабинета.

Осмотревшись и не заметив преследования, он трусцой выбежал на улицу.

Бегство Заверюхи Павла Николаевича не смутило, он по-прежнему продолжал петь.

Приходит на следующее утро Заверюха в свою редакцию, а из его кабинета всё та же гармонь и бодрый голос Павла Николаевича. На третий день, чтоб избежать плена, звонит своим в редакцию: «Как там у нас дела? Ушёл Павел Николаевич?..»

– Всё ещё поёт, – отвечают ему. – Ни разу не повторился.

Звонит Заверюха мне – злой, как дюжина чертей в одном стакане:

– Александр Николаевич, я что тебе плохого сделал?!.

– А что случилось? – деланно удивляюсь я.

– Твой долбаный протеже редакцию захватил, – четвёртые сутки на работу попасть не могу! Хоть ОМОН вызывай…

– А что он поёт? – спрашиваю. – К «Дуне» ещё не приступил? «Дуня» у него всегда напоследок… – пытаюсь обнадёжить Заверюху.

– Нет, к «Дуне» ещё не подошёл, – обречённо произносит главный редактор и вешает трубку.

И всё же в этой драматической истории я бы обозначил ничью.

На пятый день Заверюха на своей служебной «Ниве» подкатил к типографии и, передавая кипу бумаг, сказал:

– Срочно! В одном экземпляре… Нет, лучше в трёх, вдруг потребует три… В трёх экземплярах «Праздничный выпуск» – всё, что здесь есть…

Скоро он уже уверенно входил в свой кабинет; небрежно бросил на стол перед Павлом Николаевичем газеты. Тот свернул гармонь, перелистал густо заполненные его стихами страницы. Зачем-то поднёс к лицу и понюхал.

– Не боись! – переходя на жаргон Павла Николаевича, заверил Заверюха. – Настоящие!

– Всё напечатал?

– Всё не вместилось – избранные.

– Ладно… – благосклонно простил его Павел Николаевич, сгрёб и кинул газеты за пазуху и только потом грянул на прощание «Дуню».

Бывало, поспорим за что-то с Жекой, я и скажу шутейно:

– Вот позвоню вашему атаману Носачу, он тебе плетюгана припишет…

Жека оскалится своей широкой улыбкой, да тут же и пообещает в ответ:

– А я к тебе дядю с гармоней пришлю!

На том и спору конец.

* * *

С началом войны границу закрыли, и Павел Николаевич уже не приходил ко мне со своей гармонью, и больше мы с ним не виделись.

Недавно я повстречал Валентину Сычёву – соседку его. Приехала она к нам в хутор со своим Захарычем, проведать его подворье.

– Как там Павел Николаевич? – весело спросил я.

– Ох… – выдохнула она. – Да ты ничего не знаешь?!

– А что должно знать?

– Так нет уж его давно, нашего Дуни… Пятый год, как отпели…

И только тут, от Сычихи, я узнал о последних днях Павла Николаевича.

– Как только наши ушли за Донец, – рассказывает она, – тут на другой день и заходит «Айдар». Первый день им не до нас было – машины делили, которые побросали беженцы. Потом, когда с этим делом уладили, государственными делами занялись. Захватили администрацию, флаг свой чёрно-красный повесили. Говорят главе:

«Быстро давай список сепаратистов».

«Нет у нас таких…»

Тут Блажеёнок заходит:

«Поехали, покажу…»

Давай колесить с ними по хутору – сепаратистов искать. Многие успели через Деркул перескочить, но пятерых молодых ребят, – вся и вина их, что ленточки георгиевские надевали да на митинги в Луганск ездили – похватали и увезли. До сих пор след их простыл. Куда только матери ни писали – везде один ответ: «Среди зрештованных нет». А Витька Клык, ты, Атаман, должен его знать – фермер с Югановки, тот такое рассказывал…