За чертой

Выскочив на берег, порыкивает и по-собачьи отряхивает с себя студёную воду Павел Николаевич.

Накинув на плечи бушлаты, собираемся у машин, расставляем на капотах стаканы и нехитрую закусь: хлеб, отварных кур, сало, соления – всё, что каждый прихватил из дому.

– Батюшка Никодим, иди к нам, раздели трапезу, – зовём своего священника.

– Во имя сала и луку, и самогонного духу… – начинает свой тост Кудин, но, получив затрещину от Носача, замолкает.

– Давно тебя не видал, атаман… – здороваясь, обращается ко мне Никодим.

– Да, батюшка, жизнь такая…

– Какая? Что и в церкву зайти некогда? А на тебя казаки твои смотрят…

– Зайти несложно, а вот отстоять службу… У меня ж ты знаешь, с ногой беда… – ищу оправдания.

– А ламашка сейчас ничего давал, аж Деркул из берегов выскакивал!..

– Так то ж в воде, а стоять не могу…

– Там лавочки есть, можно присесть.

– Ну да, буду с калечными бабками в одном ряду сидеть…

– Лучше сидеть и думать о Боге, чем стоять и думать о ноге.

– На следующую службу придёт, – обещает за меня Носач. – Все придём!

– Время, ребята, видите, какое… Кому как повёзёт… Иные и причаститься не успеют…

– Батюшка, водочки плеснуть?

– Можно и водочки… Нет, вы по своим мензуркам себе разливайте, у вас беседа долгая, а мне в тот стаканчик, по поясок… Выше? Можно и выше. Лишь бы не расплескать…

Прочитав молитву и, по обыкновению, перекрестив свой стакан, батюшка Никодим аккуратно выпивает его, и, раскланявшись, садится в свою машину. Едет домой.

Приплясывая, идёт круг машин Павел Николаевич, лихо перебирает кнопочки на гармони.

Ей-ей, живо-живо, даёшь пару пива
И парочку девчат, чтобы было с кем зачать!

Трясёт своим мокрым чубом.

– Дуня, «сабачиху» давай! – доносится чей-то знакомый голос. – Врежь! Врежь!.. А то кровь застоялась – разогнать нужно…

Только гармонь заиграла плясовую, как вмешался Носач:

– Павел Николаевич! – качнув головой, укоризненно глянул он на гармониста, строгим взглядом обвёл собравшихся. – Тут не свадьба – разговор серьёзный.

– Понял, – сворачивая гармонь, кивнул тот. – Наливай!

После выпитого все гомонили вразнобой. Призывая всех ко вниманию, Носач звякнул стаканом о бутылку.

– Я чего собрал вас здесь… – заговорил он громким, призывным голосом. – Не только для того, чтоб Крещенье Господне отметить… Все знаете, что сейчас в Киеве…

– Чертобесие, – послышался смех.

– Не сегодня-завтра Янык разгонит…

– Ага, разгонит… Он уже и наших всех с антимайдана завернул. Янык сейчас о мошне своей думает… – вразнобой загалдели со всех сторон.

– Может, ещё рассосётся…

– У тебя в штанах скорей рассосётся! Не для того пиндосы затеяли эти скачки, чтоб они рассосались.

– Киев – это цветочки. Ягодки придут к нам… – вновь заговорил Носач. – Поэтому уже сейчас нужно думать, что будем делать с этими «ягодками»… Это всё Господь попустил по грехам нашим, – добавил он.

С детства воспитанный в вере, в последние дни Носач вовсе стал жить церковной жизнью. Не было ни одной службы, чтоб он не исповедался и не причастился. И разговоры его стали наполнены библейскими изречениями. «Страж у дверей, а мы всё грешим в своей суете, – говорил он. – А завтра отвечать…»

– По грехам нашим… – грустно повторил он. – Где-то смалодушничали, где-то перемолчали, и вот…

– Не по «нашим», а по «вашим», – выпив и занюхивая солёным огурцом, поправляет Носача Кудин.

– Да это понятно, что по моим, – безропотно согласился тот. – Ты, Кудин, в этом деле безгрешен, почти праведник, лязгаешь и где надо, и где не надо, а мне действительно приходилось и лицемерить…

Выпив со всеми и склонившись ко мне, Носач говорил уже тише:

– Я чего тебя кликнул, Николаич, – поддержать надо…

– Поддержим…

– Может, так станет, что жён-детей на вашу сторону переправлять будем…

– Примем… А что Бармалея не видно здесь?

– Болеет…

– Что с ним? Тестева хворь?

– Да нет, посерьёзней, – отвечает Носач. – От него не добьёшься, а Людку спрашивать…

Начали запись в дружину самообороны. После третьей все наконец согрелись, и далёкий «майдан» уже никого не страшил.

– Это им не ментов цепками охаживать. Пусть только сунутся!.. Тут им не там… – потряхивая своей рыжей бородой, шумел Пашка Конь.

– С такими мужиками разве пропадём?! – улыбается мне Носач.

– Э-э, с какими ещё мужиками?! Казаками! – пьяно ревёт Пашка Конь. – Пиши в ополчение! Первого меня пиши!

– И меня пиши!..

– Все поднимемся! Всех пиши!..

Один лишь Кудин не вступал ни в какие разговоры, потупив взор, отрешённо смотрел на дно стакана.

– Кудин! – окликнут Носач.

Кудин, взглянул на него исподлобья.

– Чего молчишь?

– А чего кричать?

– В дружину писать?

– А без писульки меня не примут?.. – усмехнулся и качнул головой.

Павел Николаевич Дуня