За чертой

– И где ж ты работаешь? – насмешливо спрашивает Жека.

– В автомастерской в Цыганском Яру, слесарем, – не замечая Жекиных подковырок, отвечает тот.

– Надо ж, руки-крюки – и туда ж, автослесарь… В Цыганском Яру разе может быть чего путнего?..

– Ладно, не выпендривайся, – примиряюще говорит Кубане́ц. – Пригоняй свою машинёнку – подшаманим. А то не успеешь с Камброда выехать, тебя по грохоту в центре распознают…

– «Шаманщики»… – ворчит Жека. – Было бы из чего, и сам подшаманю…

– А у тебя как с работой? – спрашиваю я.

– А-а, – машет рукой Жека. – Какая сейчас работа… У кого денег нет – пешком ходят, а у кого есть деньги – в мою машинёнку не сядут…

– Так дураков сейчас мало садиться с тобой, – переходит в атаку Кубане́ц.

– Это чего ж?

– Привычка, Жека – вторая натура. От неё не уйдёшь.

– Не понял…

– А чего понимать тут… Саня, тебе приходилось с ним уходить от погони?

– Случалось… – машинально трогая голову, смеюсь я.

– Так он таким же манером и по Луганску сейчас гоняет! Как будто под бомбёжкой и от погони… С ним если кто и проедет, на всю жизнь заречётся ещё садиться и другим закажет…

– Дороги плохие после войны. Яма на яме… – оправдывается Жека.

– Ямы – твоя стихия, Жека. Тебе сейчас постели ровную дорогу, ты ж не будешь знать, как по ней тронуться.

– Завидуешь ты мне, Кубане́ц, вот и буровишь тут что попадя…

– Вот даёт! Чему ж мне завидовать, твоей кривой ноге?

– Зато меня девки любят, – не таясь Людмилы, хохочет Жека. – Какую ни подвезу – замуж предлагают…

– Брешут, Женька! – слыша наш разговор, смеются торговки.

– Ясный пень – брешут… – соглашается Жека. – Им лишь бы кого с путя сбить, а там… А я ж, знаете, человек доверчивый, добрый, на какую ни гляну – жалко… Вот и пользуются…

– Не копи грехи, Жека, помни, как Носач наставлял…

– Так я и не коплю, на каждой службе исповедуюсь, не то что ты…

– Бедный Никодим…

– Что я дурак, на одного Никодима всё сваливать? Сегодня Сергию исповедаюсь, завтра – Антонию, послезавтра отцу Михаилу… Пока до Никодима дойдёт – и хвалиться уж нечем. Да, можно ещё и к Носачу… Сань, ты знаешь, что Носач в монастырь ушёл? Да! Теперь он уже не Носач – Спиридон! Если вдруг накуролесишь чего, можно к нему. Он по старой памяти похлопочет пред Господом.

– Люд, – окликает Кубане́ц. – Ты слышишь, что он буровит?

– А-а, – равнодушно машет она рукой. – Кабы было чего, то б не хвалился…

– Ну а ты как?.. – спрашиваю Кубанца́.

– Он тоже захромылял, – смеётся Жека.

– Прибился к берегу, Сань, – словно винясь, ответил Кубане́ц. – Первую мою помнишь?.. Пока я по чужим базам на короткую ногу прихрамывал, тут уж дочь подросла… Хватит, показаковал…

– Так здорово!

– Нормально… Работа вот… Ты, Жек, не тяни с ремонтом. Рассыплется, что будешь делать?..

– В чермет сдам и коз заведу, – уверенно говорит тот. – Слышь, Люд – коз…

– Заводи, – соглашается та с равнодушным спокойствием.

– Сань, ты в этом деле хорошо рубишь. Какая из коз самая-самая?..

– Красивая? – смеюсь я.

– Хватит мне красивой Людки. Самая удойная?..

– Зааненских заводи, – советую я. Пять литров дают…

– Слышь, Люд, – пять литров!..

– Флаг тебе в руки – богатей!..

– Ты уже знаешь за Бэтмена?.. – меняет разговор Жека.

– Так, в общих чертах…

– В общем, накопал он что-то на Колывана, а на другой день тот Вагнера подтянул, и нет Бэтмена и шестерых пацанов, сопровождавших его… А через день очередь Бармалею пришла… Вот так…

– Людка говорит, что он умер…

– Людке легче так думать… Короче, нет ГБР… Пластун со своей ротой к Мозговому ушёл. Я со своей… А в мае и Мозгового… И вот теперь я… Сыняка вернулся?

– Да, вышли с Пластуном…

– Всех, кто заварил это дело и стоял за него – вычистили от командиров до рядовых. До Дебальцева ещё нужны были, а потом…

– За что ж такая немилость?

– Одни много знали, другие волю почуяли… Сейчас вот набрали себе покладистых да послушных, из тех, кто, когда мы воевали, из-за занавески выглянуть боялся. А теперь!.. А что им – боёв нет, зарплату платят… Мы-то воевали за харчи, да за совесть. Тогда предложи нам зарплату – ещё б и обиделись. Родную мать негоже за деньги защищать… А эти… Сейчас самое их время! А как, не дай бог, по новой начнётся? Дёрнут опять за свои занавески – придётся нам, хромоногим, сызнава вылазить…

Я вижу, как закипает его обида, и спешу поменять разговор.

– За Кудина знаешь? – спрашиваю я.

– Я этого Блажеёнка… Освободим Станицу – лично повешу… – всё ещё кипит Жека. – И ты, Атаман, гляди у меня… – грозно говорит он. – Знаю я тебя, добренького… Попадётся тебе – пристукнешь его втихоря – и шито-крыто. Кому от этого счастье? А я Блажеёнка на самом красивом столбе повешу, – обещает он. – Лично. Пусть потом судят…

– Опять ты про это… – морщится Кубане́ц. – Были ж хорошие темы – козы, бабы, так нет, опять про войну…

– Для казака что война, что бабы – едино. Где бабы, там и война. Так, Люд? – взглянул на жену Жека.

– Так-так… – начинает уж злиться та. – «Повоюй» мне ещё трошки – я тебе не бандеровцы, три ноги разом укорочу!..

– Слыхал? А ты говоришь «бабы»… Да они ещё хуже войны…

– Ты б с Сани пример брал, – с назиданием говорит Людмила. – Он жену любит…