За чертой

– «Любит»… А ты думаешь, он чего сюда приехал, со мной повидаться?..

– А ты думаешь, на твоих щедриголок поглядеть?..

– Ладно, пошёл… – говорит Кубане́ц. – Пока вы тут состязаться будете… Я на работу уже опоздал…

Скоро Кубане́ц убежал в свою мастерскую. Солнце приближалось к зениту, и я стал поглядывать на часы.

– Что, на свиданку опаздываешь? – смеётся Жека.

– Ну, типа того… В полдень у меня встреча в библиотеке.

– Подвезти?

– Не надо. Тут идти-то… Может, вместе?

– Ты там в своей книжке небось и обо мне набрехал?

– И о тебе…

– Не, не пойду. Я о себе все брехни знаю. Потаксую ещё…

Вышли из павильона, обнялись. Жека пошёл к своей машине, я – вдоль вытянувшейся барахолки, к библиотеке.

– Сань!.. – вдруг окликнул он.

Я обернулся.

– Ты там это… Всё описал?.. А то Людка у меня любительница романов. Прочтёт – мне кранты…

– Нет, там другая тема… – усмехаюсь я. – Людмилу не потревожит.

– А-а-а, ну тогда в самом деле неинтересно, – махнул он рукой.

* * *

На Пасху у церкви собирается много народа. В храме не протолкнуться, но ещё больше тех, кто, разложив в круг свои куличи, сало, разноцветные яйца, ждёт во дворе их освящения.

Бодрым шагом идёт к храму тётка Васятка, за нею, едва поспевая, семенит внук.

– Христос Воскресе, Сашка, – кланяется она.

– Воистину Воскрес! – отвечаю я. – Хорошо выглядишь, тетка Васятка.

– Так мне и положено хорошо выглядеть. Мне хворать нельзя, кто его без меня поднимет?.. – кивая на внука, говорит она.

Присев на корточки, достаю припасённые к празднику сладости.

– Митрий Власович? – передавая кулёк с конфетами, спрашиваю я.

Митрий, принимая угощение, согласно кивает. Я же пытаюсь найти в нём знакомые Натахины черты.

– Подлинный Кудинёнок, – угадав мои мысли, говорит Васятка. – Бывало, начну его за какую-нибудь беду трепать – сроду не заплачет, глянет с-под лоба, аж оторопь возьмёт – Кудин… Эх Кудин-Кудин, погубил он мою Натаху… – со слезами в голосе добавляет она.

Я молчу, не спорю.

«Хорошо хоть не знает, что это я переводил её…» – думаю я.

– На тебя, Сашка, не держу сердца, – неожиданно, словно услышав, о чём я подумал, говорит Васятка. – Натаха и без тебя до него б сбегла. Она ж за Кудином, как собачонка, куда он – и она следом…

– Ну, пошли? – дёргает за руку Митрия. – Если благополучно достоишь службу, святой Николай шоколадку тебе подарит, – обещает она.

Но лишь сделав шаг, оборачивается и говорит уже тихо, почти шёпотом:

– Сашка, обещай, что отыщешь её, – всхлипывает она. – Хоть косточки её отыскать… Ты если пообещаешь – сдержишь…

Я не знаю, как обещать ей. Одно только понятно, что отказать в этом нельзя, поэтому молча киваю.

– Не нынче, как угомонится – тогда… – добавляет Васятка.

Снова киваю.

Опираясь на палочку, мелкими шаркающими шажками медленно движется к храму седой старичок, в котором трудно узнать прежнего бригадира Зынченко.

– Христос Воскресе, Ляксандер, – всхлипывающим голосом произносит овдовевший старик, и по щеке его, путаясь в щетине, ползёт слезинка.

– Воистину Воскрес, Пётр Иванович! – целуя его в мокрую колючую щёку, отвечаю я.

– А я ось, пасочки посвятить прийшов… Раньше Люба пиде и службу видстоит, и посвятит, а зараз я не выстою – упаду… – борясь с одышкой, говорит он прерывистым голосом.

– А как насчёт ста грамм – разговеться? – пробую перевести мрачный разговор на шутку.

– Ни-и-и-и, – мотает головой Зынченко. – Ты ж мэне, Ляксандр, знаешь… Боже упаси. В прежнее время Люба мэнэ спасала, а топерь хто?..

– Людмилу в Луганске видел, – перевожу на другое наш разговор.

– Знаю. Вона звонила. Кажен день звоне, поддержуе духом… Тоже беда… А як ты, Лександр, як Торя твоя?

– Виктория? Слава богу. Вон, на хоре поёт…

– Славная бабочка, жалий её…

– Жалею…

– От я схоронив свою Любу – не мило житы топерь. Одын, як сирота… Жалей, не забижай…

– Её «забидишь» – казачка.

– Ото и добре. Хай вона верховодит. Бывало, Люба за мэне як возмется… А я и не брыкаюсь, со всим соглашусь… Хоть потим и по своему все зроблю…

Пошатываясь, часто останавливаясь, чтоб перевести дыхание, тяжело идёт к храму тётка Полина. В последнее время она сильно сдала, как и Зынченко.

– Христос Воскрес, тёть Полина… – окликаю я.

– Воистину… – тяжело вздыхает она.

– Как здоровье, тёть Полина?..

– Эх, Сашка… Здоровье… Лучше уже не будет…

Каждый раз при встрече с ней необъяснимое чувство вины гложет мою душу. Я жду от неё главного вопроса, но она молчит. Вместо этого вдруг говорит совсем о другом, и губы её кривятся в грустной улыбке:

– А помнишь, Сашка, как пеночки на варенье снимали?..

– Помню, тётя Полина…

Она вздыхает и, подняв голову, долго смотрит на церковный купол.

– Тёть Поля… Мы опоздали… Когда приехали, Кудин уже умер в больнице… – неожиданно для себя самого вру я.

И тут же пожалел: «Зачем я лгу? Она ведь всё узнает… А может быть, и знает уже…»

– Чего ж мёртвого не вывезли?.. – строго сказала она и, пошатываясь, побрела к храму.