За чертой

По обыкновению Лёха развязный и хамоват, Серёга ж молчун. Его если не зазымать, слова от него не дождёшься.

Переводя дух, Иван Власович осмотрел бричку, тронул рукой сбрую. Постромки и гужины порасхлябились, ярмо клонилось набекрень.

– Эх, не хозяин ты, Лёшка… – хрипло произнес он. – Не хозяин…

– Зато у меня каждый день на пол-одиннадцатого, а у тебя на полшестого, – фамильярно гогочет тот.

«У тебя хоть кажен день и на полдень, а жинка ушла… Не хозяин…» – снова подумал он, но на этот раз, чтоб не задирать Лёху, ничего говорить не стал.

Не церемонясь, Лёха, подхватил на руки Иван Власовича, и, легко усадив его на бричку рядом с Серёгой, для залихватского вида сдвинул ему на ухо шапку.

Серёга легонько приобнял старика, на случай, если лошадь тронется резво, чтоб не дать ему свалиться.

– С Наташкой примирился? – поправляя шапку, спрашивает Серёгу Иван Власович.

Тот неопределённо пожимает плечами.

– Ты не дуркуй…

Серёга промолчал.

– Ну что, поскакали? – покручивая в руке вожжи, оборачивается Лёха.

– Пока ты тут с лошадью, лодку наверх встяните… – хрипло дышит Иван Власович.

– У меня кобыла некована… – нехотя отзывается Лёха, которому неохота надолго прерывать начатый с Серёгою праздник. – Что с твоей лодкой станет…

«Не хозяин…» – с сочувствием оглядев кобылу, скорбно подумал старик. Ему вдруг живо представилось, что на кладбище Лёха будет вести его на этой расхлябанной бричке, и от этой мысли ему тут же стало стыдно и горько.

– Не хозяин!.. – уже у дома отстранив Лёху, вслух произнёс он, и чтоб не выслушивать его бесстыдных шуточек, тут же отвернулся и, пошатываясь, спешно зачикилял к крыльцу.

– Оттяну я твою лодку!.. – вслед ему прокричал Лёха. – Вот далась она ему… Завтра как-нибудь с Серёгой оттащим…

* * *

Наутро, как ни барахтался Иван Власович в постели – подняться не смог.

– Вот зачем было вчера надсаживаться, – строго отчитывала его Мария. – Ноги убил, теперь подняться не можешь…

– Лодку на берег подняли? – слабым голосом спрашивает Иван Власович.

– Подняли… – нескоро отвечает Мария.

– Унесёт на Донец лодку… – сокрушённо вздыхает старик.

– Да убрали твою лодку. Убрали… – уже уверенней врёт Мария.

Но Иван Власович знает, что его бессовестно обманывают, и от бессильной обиды он отворачивается к стене.

Под вечер пришёл проведать его кум Павло. В далёком пятьдесят шестом Иван Власович крестил его сына, с тех пор они не просто друзья, но и родня.

– Что там? Развезло?.. – кивнув на окно, спрашивает Иван Власович.

– До обеда квасило, а щас подтягивает морозцем, – сообщил Павло. – К утру обещают до двадцати… Так что сракопад впереди…

– У нас так, – соглашается Иван Власович. – С утра льёт, к обеду метёт, а на вечер куёт…

– Телевизор глядишь? – спрашивает кум Павло.

– Гляжу, только не слышу… В голове шумит – не пойму ничего… Что там, ещё чертуется бандерва в Киеве?

– Это чертобесиво нескоро закончится. Как бы до нас не докатилось…

– Нехай токо сунутся… Я им, бл…дям… – храбро сжимает кулак Иван Власович. – Помнишь, как мы им отваливали?!.

– Не додавили сволоту, теперь детям нашим хлебать… – сетует кум.

– Как там наш Атаман? – меняя разговор, спрашивает о крестнике Иван Власович.

– Слава богу! – коротко отвечает Павло. – Сейчас вон лодку твою с Серёгою тащат…

– Тащут?! – встрепенулся старик. Он так обрадовался этой новости, что чуть ни свалился с постели. – Да мои ж золотые… – запричитал он.

– Ну, вспёрли твою лодку! – торжественно объявила пришедшая со двора Мария. – Еле живые пошли… Как ты её сам ворочал?!.

– Так без ума нелегко… – соглашается Иван Власович, и тут же глаза его загораются, и он начинает рассказывать, каким хитрым макаром он каждую зиму вскатывал эту лодку.

* * *

К ночи разъяснело; в верхнем крае окна показалась луна, и по комнате поползли бледно-синеватые тени.

– Маруся… – робко позвал старик.

– Вот она я, – готовно озывается та. – Надо чего?

– Кум говорит: мороз на завтрево…

– Что ж тут дивного, чай, не лето.

– Земля заклёкнет, будут ребята долбить, мучиться…

– О господи… Что тебе в голову лезет… – вздыхает Мария.

– Может, с утра отошлёшь ребят, пусть загодя долбют…

– Да что ж ты не угомонишься никак?! – сердится Мария. – Кто ж живому копает?..

– Угомонюсь скоро… – по-детски обижается Иван Власович.

– Угомонишься – моя забота, так не оставим лежать.

Проходит ещё какое-то время.

– Маруся… – снова зовёт Иван Власович.

– Что?.. Что стряслось?.. – опять подхватывается она.

– Мороз на завтрево…

– Ну, мороз. Что с того? – не тая раздражения, с вызовом говорит жена.

– Надо б объедьями виноград прикрыть. Ахнет мороз, порвёт корни – опять неурод…

– Триста лет мак не родил, и голоду не было… – одеваясь, ворчит Мария.

– То так… – шепчет ей вслед Иван Власович. – Однако ж…

Он хотел сказать что-то убедительное, веское, но так и не нашёл нужных слов.

– Укрыла твой виноград, – войдя в дом, отчитывается Мария. – Какие ещё распоряжения?

С каждым днём всё слабел и слабел Иван Власович. Он давно уже не поднимался с постели, и все настойчиво стали ожидать его кончины. Но время шло, а он, вопреки ожиданиям, всё тянул и тянул.

* * *