За чертой

Вот, извещая о том, что Христос воскрес, полился над хутором праздничный благовест. Сладко пахнет весенней прелью и молодою травой; на свисающих нежно-оранжевых серёжках клёна покачиваются пчёлы. Вокруг счастливые лица, радостный смех. Кто-то обнимает меня, целует, дарит мне куличи… А мне почему-то хочется плакать.

В минуты, когда от усталости зашумит в висках, немеет в груди, и ноги, налившись свинцом, врастают в землю, мне вспоминается старая картина из какой-то утраченной жизни: лето, жара, раскалённый сыпучий песок, Белая Горка, дорога, которой, кажется, нет конца… На дороге старуха, навьюченная поклажей, и маленький мальчик, так же несущий своё небольшое бремя. Обгоняя их, быстро несётся по горячим пескам тень птицы, теряется где-то далеко, где у земли колышется знойный воздух. Старуха, приложив ладонь к глазам, смотрит вверх.

– Коршун, – произносит она сама себе и идёт дальше.

Мальчик тоже задирает вверх голову, смотрит в яркое небо, но яростное солнце слепит его, и он ничего не видит. Жгучий песок засыпается в его маленькие сандалии, плывут перед глазами оранжевые круги, вязнут, спотыкаются ноги, а старуха всё дальше, дальше… Хочется бросить свою мелкую поклажу, упасть в какую-то тень и громко плакать о своём великом несчастье.

– На большом пути и малая ноша – тяжесть… – не оборачиваясь, произносит старуха. И тут же, как бы рассуждая сама с собой, добавляет: – Другой бы сейчас плюхнулся б на жопу, сучил бы ножонками и скуглил бы, как кутёнок. А Сашка нет! Сашка терпит… Сашка казак… Казаки не сдаются…

Вдохнув горячий воздух и перебарывая накатившийся к горлу ком, мальчик плотно сжимает губы и упрямо идёт вперёд.

* * *

Стихли церковные колокола. Весенний воздух густ и звучен, и мне хорошо слышно, как идущие далеко позади старушки хрипловатыми дребезжащими голосами поют древнюю пасхальную песнь. Я не знаю её слов, – знаком лишь многократно повторяемый припев:

Христос воскресе из мертвых,
Смертию смерть поправ.

Взяв меня за руку, рядом со мной идёт моя женщина.

– Почему ты плачешь? – спрашивает она.

– Я не плачу, – отвечаю ей. – Это яркий свет режет глаза…

– Зачем ты смотришь на него?

Я молча пожимаю плечами и вновь поднимаю взгляд к небу. Как и прежде, кружа над Логачёвой левадой, верещат кобчики. Где-то там, в недоступной вышине, между светом и тьмою, парит и моя израненная душа, с грустью перелистывает страницы моей грешной жизни. Скоро ледяной ветер подхватит и унесёт их в бездну за край земли, и никому они уже не будут интересны.

Последний нонешний денёчек

В конце ноября, когда нежданно завьюжило и стало не по-осеннему студено, Иван Власович занемог. У него вдруг стали ватными ноги, и по этой причине испортилась походка. Выйдя утром во двор, он неуклюже ковылял по мокрому рыхлому снегу, стараясь придумать себе какое-то неотложное дело. Но дел в эту пору было немного, а из неотложных только одно: нужно было срочно, до больших морозов, вытащить из воды и поднять на высокий берег лодку. Спотыкаясь и борясь с невесть откуда подступившей одышкой, он спустился к реке. На фоне белого снега, она казалась зловеще-чёрной. Припорошённая снегом лодка всё ещё стояла в воде, и её успело уже сковать льдом. Она задержалась здесь из-за поздней рыбалки. Ещё на Воздвиженье Иван Власович ставил сети, и было много плотвы. В былые времена он рыбалил и в декабре, но всегда до прочного ледостава успевал достать «свою кормилицу» и оттащить в безопасное для неё место.

Неровной походкой Иван Власович подошёл к лодке, хотел сдвинуть её с места, но прибрежный лёд уже прочно держал её в своих объятиях. Тогда он залез в лодку, стал раскачивать её. Молодой, ещё не окрепший лёд пошёл волнами и отступил. Но и это не помогло, силы оставили старика, и, как он ни тужился, лодка не хотела выползать на берег.

«Одному не управиться… – тяжело дыша, думал он. – Нужно б Серёгу и Лёху кликнуть…»

Раньше он поднимал лодку сам. Подкладывал под неё лёгкие сосновые бревнышки и, постоянно меняя их, вскатывал наверх. Сейчас же ноги его подкашивались, и, кроме гулкого стука в висках, он ничего не слышал.

«Хотя б так, в холостой, дойти…» – впервые подумалось ему. Он уже почти сдался, успокоился, стал различать посторонние звуки, это его и сгубило. Где-то наверху играла гармонь, и он угадал Лёхин голос:

Ах, эта девушка меня с ума свела,
Разбила морду мне, пинджак сняла…

– Ну, паразиты, опять хлещут!.. – в сердцах сказал Иван Власович и поворотился к лодке.

Он что есть силы потянул её на себя, лодка качнулась, скрипнула, ещё поднатужился… Вдруг в глазах вспыхнула яркая молния, и сразу стало темно.

Нашли Иван Власовича лишь поздним вечером по следам на снегу. Раскинув руки, он лежал возле лодки, хрипло дышал и смотрел невидящими глазами в небо.

Больше двух месяцев он провалялся в станишанской больнице. То ли лечили его не так, то ли хворь оказалось крепкой, но намного лучше ему не стало.