За чертой времени

На рассвете батальон вышел к юго-западной окраине того же поселка, в который пытался ворваться вчера. Денщиков знал задачу и полка, и своего батальона — деблокировать окруженцев и развивать наступление, нацеливаясь на глубокий обход Будапешта. Письменный приказ относился лишь к большим командирам, не ниже батальонов. Солдатам же и младшим офицерам, взводным и ротным, чьими руками-ногами следовало выполнять его, на бумаге приказов не давали, и правильно делали. «В цепь!»; «В атаку, вперед!»; «Не отставать!»; «Бей, кроши их, братва!» И еще привычное комбатовское; «Голову оторву!» — подгоняло замешкавшихся, плетью резало сгущенный от взрывов воздух. А до логова еще ох как далеко, хотя уж, слышали, обозначилось Берлинское направление. Правда, здесь не Германия, а южный фронт, Венгрия, Чехословакия, рядом Австрия — все одно, и с этой стороны теснить надо врага, загонять в логово, в столицу проклятой Германии, откуда выполз этот зверь-фашист и где в подземном бункере сидит фюрер, то есть сам стерва Гитлер.

Но прежде чем собьешь и погонишь его, германца, с короб пота из тебя выйдет, натрешь до мяса мозоли на плечах, на шее, а то и собственной кровью умоешься…

Не приходу Вилова, а пополнению третий взвод обрадовался, узнав, что бывший командир взвода, забайкалец, младший лейтенант, бывалый вояка, вернувшийся из госпиталя, возьмет вожжи в руки, сменит временно назначенного «ни рыба ни мясо» старшину Гриценко. Гриценко, может быть, и хорош как старшина, но на взводе растерялся: шумит, ругается, суетится, и, как ему кажется, никто его не слушается, его команды исполняются нехотя, вяло, особенно Маслием, Давлетшиным и Лосевым. Яцук же вообще юркнул в санбат, даже не доложив, что у него — грыжа или понос, просил лишь передать: не может, терпежу нет. И старшина Гриценко лично больше всех был рад Вилову. Сбегал за полевой сумкой, вынул списочек:

— На, лейтенант.

— Младший лейтенант.

— Какая разница, все равно лейтенант. Теперь порядочек. Туточки в списке живые. На мертвых и раненых я писульку подал по команде. Вы ж командиром роты были, хотя и временно, да я помню, як сейчас: добре у вас получалось. Кажу на ухо: ротный-то наш Мышкин… ха-ха… вам в подметки не годится. Теперь все переменится насчет обедов: порядочек будет. Мне николы, товарищ лейтенант, роту треба кормить. Меня замещает один тут самозванец, який-то вин с гвоздем в мозгах. Что делает, что делает: ни хрена не жалеет солдат — сутки не кормит, забился в балку и не высовывается. Он мне усе хозяйство развалит, усе у него растащат по винтику, по ниточке. Ну, я утикаю.

— Подожди-ка. Пойдем к ротному. Ты сдал, я принял.

— Побегли. Запомни, лейтенант, шестнадцать людин у тебя на довольствии.

Пока шагали, Гриценко говорил:

— Не вмию командовать. Не вмию в атаку водить. Вчора попробовал поднять — лежат, як мертвяки. Я кинулся впэрэд, а вин, гитлерюга, по мне як ризанет, як ризанет. Как я не вмэр, не знаю. Скатку продырявил у трех местах, подметки отшиб, а воны лежат, як поснулы. Взмахнул я руками та завалился, бо уже мертвяк. До темной ночи пролежав бы, да слышу — ротный кличет. Пришлось с немцем в жмурки играть. Хриц-то думает: готов Гриценко, мабудь другого какого выцеливает. Я ж цеи секунды вхрапски взвился и ну зигзаги выкручивать. Плюх в окопчик свой — пули гриц-гриц: шиш на постном масле… Приготовься на рогу, лейтенант. Мышкин, его прозвали «чего сколько», долго не протянет. Глаза бегают, мелет усяку всячину, рычит — это перед смертью, точно. Не жилец вин на этом свите.

Выслушав Гриценко и Вилова, Мышкин покусал мясистую нижнюю губу:

— Ладно, старшина, можешь не докладывать, без тебя знаю. чего сколько. Хозвзвод, пункт боепитания вон там, за кустами. Пригнись. Видишь, две вершинки. В этом районе. Ступай. А того дурачка бегом ко мне, я ему повышение приготовил. Ха-ха! Отделение ему дам. Ну, и войско мне досталось, Вилов. Сопатый, горбатый, животом надорватый — кого нет. Сумасшедшая команда. И ты, об заклад бьюсь. контуженый.

— Контуженый.

— Так я и знал. Те двое с какими пороками?

— Петухов, бывший главстаршина флота, списан на берег, израненный, контуженый, заикается. Сидоров — новобранец. доброволец-комсомолец, семнадцатилстний.

— Фюйть. Фин-ах! — изображая полет и разрыв мины, присвистнул Мышкин. — Да, так мне и надо, дураку… Привел, сам и бери их к себе во взвод. Чокнутых, сосунков, старперов — всех к тебе буду посылать. Дурак я набитый, звали меня в артиллерию, в сорокапятки — побоялся — не справлюсь. Вычислять надо, зашьюсь, думаю. Во народ, чего сколько. Так тебе и надо, олух. Куда податься? Да куда подашься! Куда денешься, раз попал в пехтуру, как индюк в котел. Ох, не к добру голова пухнет, чего сколько ни маракуй, а дело пахнет керосином.