За чужую свободу

Лицо виконта, действительно, осунулось и побледнело, глаза горели беспокойным огнем.

— Нет, благодарю вас, — сказал он, — я совершенно здоров, но, вы понимаете, разве я могу где‑нибудь бывать теперь?

Князь понял его. Разве можно равнодушно слушать об унижениях родины? Он с чувством пожал еще раз руку Соберсе.

— Я понимаю вас, — сказал он, — и я не враг вам, хотя и еду воевать против вашей родины.

— Я в ложном положении, — печально сказал Соберсе. — Ваше общество очень радушно встретило пленных наших офицеров. В том числе и меня. Мое древнее имя заставляло предполагать во мне сторонника Бурбонов. Я знаю, многие из наших пленных офицеров хотят остаться в России. У всех есть свои причины. Одни не любят императора, другие утомились бесконечными войнами, иные ждут возвращения Бурбонов, а некоторые нашли свои привязанности в России… Все это открыло нам широкий доступ в ваше общество… Таким считали и меня… Может быть, и вы считаете меня таким же. В таком случае я не хочу ложно пользоваться вашим вниманием. Мое положение очень тяжело. Повторяю, я не хочу, чтобы обо мне думали не то, что есть. За месяцы моего плена я оценил русский народ. Быть может, этот несчастный поход величайшая ошибка, но я подданный моего императора, в нем одном я вижу славу моей родины…

— Я вижу в вас только жертву несчастной войны, — взволнованно ответил князь, — но не моего врага. И если бы нам пришлось с вами встретиться на поле битвы — чувства уважения и симпатии моей к вам останутся те же.

Соберсе был, видимо, тронут.

— Пройдемте ко мне, — сказал он, — там мы можем свободнее беседовать.

Просторная комната Соберсе поражала своей простотой. Узкая постель, простой стол, несколько стульев и чемодан в углу.

— Вот здесь моя темница, — с горькой улыбкой сказал Соберсе.

— Эта комната очень скромна, — ответил князь, — это правда, но ваша гостиная достойна дворца.

— Ах, я не сказал вам, у кого я живу, — с живостью произнес виконт. — Ведь я живу у знаменитого человека.

— У кого же? — с любопытством спросил князь.

— У Жака Дюмона, — ответил Соберсе. — Неужели вы о нем не слышали?

Князю Бахтееву как будто было знакомо это имя, но он не мог припомнить, где и когда он слышал его. Он отрицательно покачал головой.

— Ну, конечно, мне надо было этого ожидать, — весело воскликнул Соберсе, — вы еще так молоды. Но ваш дядя, наверное, его хорошо помнит. Ведь это тот самый Жак Дюмон, который учил танцевать еще при дворе Елизаветы. Учил великую вашу Екатерину, когда она была еще женой наследника престола… Неужели же вы не слышали о нем?

Но князь уже вспомнил.

— Как! Он еще жив? — воскликнул он.

Виконт улыбнулся.

— Sic transit gloria mundi! — произнес он, — это живая хроника прошлого века. Я целыми вечерами без устали слушаю его, когда он начинает свои рассказы о Разумовском, о Потемкине, о встречах с Суворовым, о блеске двора Екатерины. Ему, кажется, восемьдесят пять лет, но он еще очень жив душою. Теперь о нем забыли, а в свое время он имел большое влияние.

— Но кто эта женщина? — спросил князь.

— Ах, эта старуха? — ответил виконт. — Представьте, это единственная крепостная Дюмона, да он уже давно отпустил ее на волю, но она не хочет признавать этого. Ее зовут Дарьей. Она чуть не пятьдесят лет уже живет у него и выучилась говорить по — французски. Это единственная наша слуга, но она очень бодрая и деятельная, а мы люди нетребовательные. Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать с нами?

XX

Небольшая, но уютная столовая опять поразила князя своим изяществом. Красного дерева буфет, за стеклом которого виднелась тонкая фарфоровая посуда, изящная сервировка стола, стены с картинами охотничьей жизни, горка серебра и золота, стулья красного дерева с высокими спинками — все это было так необычно в этом скромном снаружи домике на окраине столицы. Но всего интереснее был сам хозяин, некогда знаменитый придворный танцовщик Жак Дюмон. Изысканно, хотя по старомодному одетый, в фиолетовом камзоле покроя времен Екатерины, в бальных туфлях, сухощавый и стройный, со свежим маленьким лицом и ясными глазами, в большом парике, Дюмон стоя приветствовал князя, опираясь на палку с массивным золотым набалдашником.

Виконт представил ему князя.

— Добро пожаловать, князь, — проговорил, слегка шамкая, старик, делая грациозное движение рукой.

Старик произнес эту фразу по — русски довольно чисто, хотя с заметным акцентом и несколько медленно.

Князь глубоко поклонился и ответил по — французски:

— Не всякому выпадает на долю счастье видеть знаменитого Дюмона.

Старик гордо выпрямился.

— А, молодой человек, я еще не забыт. Я думал, что меня давно похоронили. Со смерти князя Потемкина я перестал бывать в обществе, — сказал старик, — а этому уже двадцать лет. Прошу садиться, еще раз добро пожаловать, — закончил он.

«Положительно, в этом домике чудеса, — думал князь, с удовольствием принимаясь за еду. — Кто бы мог ожидать здесь такого изысканного завтрака!»

А старик продолжал с увлечением говорить: