За далекой чертой

Закрываю глаза, жду, пока придет сон, но тщетно. Я жутко устала, все тело болит, и все же уснуть не могу – из-за шума, а еще из-за моего малыша, лежащего совсем рядом. Я очень за него волнуюсь. Вдруг что-то случится, пока я не вижу? Он такой крохотный и беззащитный! Он там вообще дышит? Пульс у меня тревожно подскакивает, глаза распахиваются.

Поворачиваю голову, задерживаю взгляд на груди Арахиса – она мерно поднимается и опускается, и я с облегчением выдыхаю. Снова пытаюсь уснуть, и на этот раз дрема уже начинает накатывать, утягивать меня за собой все глубже и глубже, но тут кто-то снова врывается в палату и громко заговаривает с одной из моих соседок. В крови вскипает адреналин, и я резко просыпаюсь. Дыхание такое частое, что голова начинает кружиться. Так дальше не пойдет. Непременно надо отдохнуть, ведь малыш уже совсем скоро проснется и потребует его покормить. А я и так уже двадцать девять часов бодрствую.

Роды были долгими и тяжелыми. Когда у меня отошли воды, я кое-как добралась до больницы и обратилась за помощью. Первая же медсестра, попавшаяся мне на пути, привезла кресло-каталку, усадила меня на него, и вскоре я уже попала в родильное отделение и стала ждать схваток.

Мрак снова заволакивает сознание, и я погружаюсь в дрему, чтобы опять резко проснуться от звонка телефона. Очередной всплеск адреналина, и вот я уже в полусознательном состоянии, приоткрыв глаза, шарю рукой по прикроватному столику в поисках злосчастного мобильника. Он трезвонит, жужжит, вибрирует, выписывая круги. Наконец я беру трубку, подношу к сонным глазам, смотрю на экран. Звонят родители, причем по видеосвязи.

Сажусь, застонав от боли, ерзаю, чтобы поудобнее устроить спину на горе подушек, притрагиваюсь к дисплею и отвечаю на звонок:

– Привет, мам! Привет, пап! Как вы?

– Да что мы, ты лучше про себя расскажи! – шутливо требует папа и так низко склоняется к камере, что видно только щеку и подбородок.

– Все в норме. Тело побаливает и недосып жуткий, но это не страшно. Малыш спит рядышком. Он просто чудо.

Поворачиваю телефон так, чтобы можно было увидеть кроватку с Арахисом, и родители выдают весь арсенал восторженных восклицаний, разглядывая новорожденного внука. Я расплываюсь в улыбке и разворачиваю камеру к себе.

– Поздравляю, солнышко! – воркует мама. – Такой милашка! Жду не дождусь нашего знакомства.

– Спасибо, мам.

Обсуждаем погоду в Париже, потом папину работу в консульстве, званый вечер, на котором они побывали накануне, и, наконец, планы по визиту к нам.

– Когда у вас получится вернуться домой? – спрашиваю я.

Мама поджимает губы.

Папа снова подается вперед, отвечая в самый микрофон и оттого слишком громко:

– Мы забронировали билеты в Брисбен и прилетим через две недели. Решили, что дадим вам с Беном время приспособиться к новой жизни, а потом и нагрянем.

Меня это вполне устраивает. Я даже рада, что успею побыть с мужем и малышом до того, как явятся родители и перевернут мою жизнь с ног на голову. Иначе не бывает, такие уж они люди: вечно приносят с собой гвалт, спешку, тревогу и напряжение. Я люблю их и очень хочу повидаться, и все же здорово, что это случится лишь через две недели.

– Прекрасно! Очень вас жду, – с улыбкой говорю я, и это чистая правда.

Мама с папой. На глаза наворачиваются слезы от осознания, что мы скоро увидимся. Отчасти в сентиментальности виноваты гормоны и недосып, но еще и наша разлука, которая длится уже не один месяц. Я по ним соскучилась, даже по их безумию.

– Думаю, остановимся в отеле, – сообщает мама. Ее голубые глаза мерцают.

– А как же бабуля? – спрашиваю я.

Родители обмениваются взглядами.

– Ну… – в замешательстве протягивает папа.

– Я ведь не успела позвонить вам и рассказать, что она упала! – спохватываюсь я, вспомнив, что собиралась сделать это сразу же после визита к бабуле в больницу. А потом планы, скажем так, поменялись.

– Как она себя чувствует?

– Сломала лодыжку. Но врачи дают хороший прогноз. Извините, что раньше не сообщила: денек выдался суматошный. Было бы здорово, если бы вы пожили с ней. Тогда мне не придется разрываться между бабулей и малышом.

– Конечно-конечно, солнышко, – говорит мама. – Значит, остановимся у нее.

Папа вздыхает.

– Все равно можно было бы в отеле номер снять.

Не понимаю папиной нелюбви к собственным родителям. Насколько мне известно, детство у него было хорошим. Он вырос в солнечном пригороде Брисбена, в доме с просторным двором, и у него был свой велосипед. Бабуля сидела дома с ним и его сестрой. Рядом с гаражом у них она разбила овощные грядки, а жаркими летними днями дети, раздевшись до трусиков, резвились в брызгах из шланга – эти моменты даже запечатлены на старых фотографиях.

– Ну пожалуйста, пап, для меня это так важно! Меня очень тревожат ваши натянутые отношения. В толк не возьму, откуда такое напряжение? Они ведь твои родители. Чудесные, добрые, заботливые, всегда поддержат в трудную минуту. Какая кошка между вами пробежала?

Папины ноздри раздуваются. Он отдаляется от камеры и скрещивает руки на груди.