За двумя зайцами

Никого нету! Нет, Проня Прокоповна тут! (Откашливается.) Мой нижайший поклон тому, кто в сем дому, а вперед всего вам, Проня Прокоповна! (Про себя.) Что она, не спит ли часом? (Откашливается, громче.) Горю, пылаю от счастья и такого всякого, милая мамзеля, что вижу вас на собственном полу…

Проня (подняв глаза). Ах, это вы? Бонджур! А я зачиталась. Мерси, что пришли… Мамонька, папонька, господин Голохвастов пришел, пожалуйте!

Голохвостый. Вы ж меня отрикамендуйте, пожалуйста!

Проня. Как же.

Явление тринадцатое

Те же, старики Серко и Химка.

Старуха в нелепом чепчике и платке, Серко в длинном сюртуке и с большим платком на шее, выходят и низко кланяются.

Проня. Рикамендую вам моего хорошего знакомого.

Голохвостый (кланяется с пристуком). Свирид Петрович Голохвастов с собственною персоной. Позвольте к ручке? (Целует.)

Явдокия Пилиповна. Очень рады! Вас уже так хвалили дочка наша, Проня Прокоповна… Очень рады, просим!

Голохвостый. Проня Прокоповна по ангельской доброте, так и понимаем, мерси! (Прокопу Свиридовичу.) Честь имею рикамендовать себя: Свирид Петрович Голохвастов!

Прокоп Свиридович. Очень, очень рад, что вижу умного человека; умного человека послушать — великое утешение. (Трижды целует.) Очень рады! Просим, садитесь.

Проня (томно). Вот кресло, прошу, мусью.

Все садятся: Голохвостый в кресло рядом с Проней справа; налево на табуретках старики Серко. Химка выглядывает из кухни; некоторое время молчание.

Прокоп Свиридович. Позвольте спросить: вы сынок покойного Петра Голохвостого, что цирюльню держал за канавой?

Проня. Вы, папонька, неизвестно что говорите: ихняя хвамилия Голохвастов, а вы какой-то хвост приплели!

Голохвостый. Да, моя хвамилия натирально — Голохвастов, а то мужичье необразованное коверкает.

Проня. Разумеется.

Явдокия Пилиповна (мужу). Видишь, я говорила, что не тот! А уж умен!

Прокоп Свиридович. Извиняйте, господин, мы люди простые, как слышали. Так вы, значит, не его, не цирюльника сынок?

Голохвостый (смешавшись). То есть по натуре, значит, по телу, как водится, но по душе, по образованности так мы уже не та хворма…

Проня. А как же ж, образованный человек, разве будто можно его равнять до простоты?

Явдокия Пилиповна. Куда уж там?!

Прокоп Свиридович. Так, так…

Минуту длится молчание.

Xимка. Вино и стаканы сейчас подавать?

Проня (даже подскочила). Пошла!

Прокоп Свиридович. Гм-гм, так вы уже цирюльни не держите?

Проня. Я уже вам раз говорила: паликмахтерская, а вы все — цирюльня, цирюльня!

Явдокия Пилиповна (укоризненно качая головой). И как это!

Прокоп Свиридович. Ей-богу, забыл… память на старости не та.

Голохвостый. Ничего, это случается, по простоте, значит. Я, видите ли, занимаюсь кахвюрами и коммерцией разною. У меня этого дорогого деликатного товару — горы: пудра, лямбра, дикалоны, брильянтины!

Явдокия Пилиповна. И бриллианты?! Господи!

Прокоп Свиридович. Я думаю, такой товар и деньги берет — страх!

Проня. Разумеется, не вашему чета: что это — веревки и гвозди или сера!

Явдокия Пилиповна. Э, вы, дочка, так не говорите, и на этом товаре славно заработать можно.

Проня. Пхе!

Голохвостый. Насчет денег, доложу вам, так их на этот деликатный товар идет страх! То есть что ни день — сила! Ну, так, слава богу, у меня этой деньги не переводится: целый Крещатик мне должен. Мне уже не раз говорили мои приятели: охвицера, митрополичьи басы, маркелы… что чего, мол, не закупишь ты магазинов по Крещатику? Так я им: на черта мне та забота? У меня есть благородный матерьял, так пущай и другие торгуют!

Явдокия Пилиповна (Прокопу Свиридовичу). Ишь, богатый!

Прокоп Свиридович(ей в ответ). Правда.

Голохвостый. Мерси. Натирально, в каждом обхождении главная хворма — ученость. Потому ежели человек ученый, так ему уже свет переменяется: тогда, примером, что Хивре будет белое, то ему рябое, что Хивре будет персона, то ему… пардон! Вы меня, Проня Прокоповна, понимаете?

Проня. Разумеется, умный человек совсем что особенное! Вот и мне теперь все особенное кажется, потому я недаром в пенционе училась!