За двумя зайцами

Явдокия Пилиповна. О, правда, что училась: не жалели средств, всяких мод знают! Какие у них платья, шали, юбки… Цветов каких позаводили.

Проня. Мамонька!

Голохвостый. О, Проня Прокоповна имеет скус! Ежели когда человек поднимется умом выше лаврской колокольни, да глянет оттудова на людей, так они ему сдаются-кажутся такие манюсенькие, как пацюки, пардон, крысы! Позволите папироску?

Явдокия Пилиповна. Курите на здоровье! (Мужу.) Ну и умный же!

Прокоп Свиридович. Аж страшно!

Голохвостый (Прокопу Свиридовичу). Не угодно ли?

Прокоп Свиридович. Спасибо, не употребляю; вот нюхать, это дело другое, аж нос дрожит… Ну да и табак же у нашего дьячка, скажу вам, и черт его знает, что он туда кладет? Ну, целый день ходишь и нюхаешь пальцы…

Проня (отцу). Да будет уж про ваш табак. (Голохвостому.) Позвольте и мне папироску.

Прокоп Свиридович. Они курят?

Явдокия Пилиповна даже руками всплеснула.

Голохвостый (подает). Пардон! Нету ли иногда тут огня, потому я своего забыл!

Проня (кричит). Химка, Химка! Подай огня!

Прокоп Свиридович. Огня!

Химка выходит с полной покрышкой жару.

Проня. Ты б еще пук соломы принесла! Спичек дайте, мама!

Химка. Так бы и говорили, а то огня…

Явдокия Пилиповна начинает искать спички.

Голохвостый. Не беспокойтесь, пардон, я с этой самой покрышки закурю. (С вывертами идет в среднюю дверь вслед за Химкой.)

Явление четырнадцатое

Те же, без Голохвостого.

Проня. Что вы меня страмите? Чего вы тут наговорили — три мешка борща с кашей?

Явдокия Пилиповна. Да я ж молчала…

Проня. Ну вы еще так-сяк, а уж отец — и цирюльню, и хвоста, и дьячка, и табак вперли!

Прокоп Свиридович. Да уж не знаю, как с учеными…

Проня. Идите, прошу вас, отсюда обое, потому помешаете еще мне предложение делать.

Прокоп Свиридович. Любопытно бы послушать, как это ученые…

Явдокия Пилиповна. Может, хоть дверь отворить?

Проня. Да идите, идите, говорю… вот наказание!

Прокоп Свиридович. Пойдем, это, вишь, у них по-модному.

Явдокия Пилиповна. Уж по-модному!

Уходят в другую комнату; но в продолжение всей последующей сцены выглядывают из дверей, подслушивая, а Химка подслушивает из кухни.

Явление пятнадцатое

Те же и Голохвостый.

Голохвостый (с папиросой). Извольте! Закуривайте!

Проня закуривает, Голохвостый курит и оглядывается вокруг.

Проня. Ваша папироса шкварчит.

Голохвостый. Это в груди моей-с!

Проня. Чего?

Голохвостый. От любви!

Проня. Ах, что вы!

Голохвостый. То есть тут в нутре у меня такая стремительность до вас, Проня Прокоповна, что хоч крозь огонь готов пройти!

Проня (в сторону). Начинается, начинается! (Голохвостому.) Ах, это вы кавалерские надсмешки… Может, до кого другого: у вас столько барышень…

Голохвостый. Это вы пущаете критику; я своей души, Проня Прокоповна, не кину лишь бы где. Разве если там, где ваша душа, — и больше в никотором месте.

Проня. А вы знаете уже, какая моя душа?

Голохвостый. Ах, Проня Прокоповна, не рвите меня, как буклю! Потому видите, какой я погибший есть человек.

Проня. Чего ж погибший?

Голохвостый. Потому здесь у меня (показывает на сердце) такое смертельное воспаление завелось, что аж шипит.

Проня. Когда б заглянуть было можно к вам в сердце.

Голохвостый. То вы б увидели там, что золотыми славянскими буквами написано: Проня Прокоповна Серкова. Ах, но ежели б золотой ключ от вашего сердца да лежал у моей души в кармане, вот бы я был счастливый! Я б кажную минуту отмыкал ваше сердце и смотрел бы, не мылся бы, не помадился б, не пил, даже не курил бы по три дня, да все смотрел бы!

Проня. Ах, когда бы то была правда? (В сторону.) Чего ж он на коленки не встает?

Голохвостый. Да пущай меня алядьябль скорчит, когда, значит, вру! (В сторону.) Ну, смелей! (Становится на колени.) В груди моей — Везувий так и клокотит! Решайте судьбу мою несчастную: прошу у вас руку и сердце.

Проня. Ой! Мама моя! Я так стревожена… так вышло неожидаемо… я… я вас, вы знаете… да вы меня не обманываете, любите ли? Я еще молодая, не смыслю в этом деле…