За экраном

Выползаю из-за стола на волю, опять – по заколдованному кругу – с Борей Добродеевым. Они пишут Маркса. Сроки давно прошли. Но никак не могут собраться втроем. Следует грустная повесть о том, что Гребнев пишет еще два сценария, а Кулиджанов занят. Решил сам написать первую серию, отдать им – пусть что хотят, то и делают. Один способ – наступать на пятки. Белла Фридман с Урусевским стерегут Шпаликова. Он строчит «Дубровского», вроде прошли до конца и сейчас идут по второму разу. Мечтают, чтобы Шпаликов дотянул. Говорят, что в первых числах дадут читать. У Паши Финна болят зубы, писать второй день не может – советуем ему разные лекарства. Больше его страдает Вайншток. Они экранизируют Брет Гарта. И Вайнштоку иногда, наверное, кажется, что Паша симулянт. Все сроки проходят. Володя рассказывает мне о том, как снимался «Всадник без головы»: он почему-то считает, что началось все с меня, когда я, пятнадцать лет назад, написал ему, как главный редактор «Мосфильма», что сценарий заказан Крепсу.

После обеда на двух столах преферанс. Один стол украшает Люся, другой – Сусанна, состав варьируется, но кадры одни и те же, из года в год, только естественная убыль видоизменяет их. Лежать не хочется.

На дорожке меня встречает мой ученик – Тополь – с кием в руке. Наконец в этом году ему повезло, и после длинного ряда неудач на экран выходят две картины – «Юнга» и «Открытие», да еще «Открытие» напечатано в первом альманахе сценариев. Все перипетии его биографии прошли через мой дом и через мое сердце. Восемь лет, как он окончил, и вот только сейчас прочно вошел в кино. Он сообщает, что занес мне сценарий, его начинает в Ленинграде Р. Эсадзе – «Любовь с первого взгляда». Но у сценария «биография» в два года, и далеко не «с первого взгляда» он пошел в производство. Поговорить нам не удается, пристраивается Пикельнер – директор картин с научно-популярной студии. Начинается разговор о Солженицыне, говорит, что у него много неточностей в «Иване Денисовиче» и в «Архипелаге». Сам Пикельнер отсидел тринадцать лет – два раза. Когда говорит, то уточняет – после первой посадки или после второй… Любопытные обвинения при второй. Первое: он говорил, что машина «студебеккер» лучше нашей показала себя на войне. Что картина «Дилижанс» – лучше нашей какой-то, не помнит, какой. Это сорок девятый год. «А вообще, никто не виноват, все стучали, – говорит он. – Со мной в одном доме живет сейчас тот, кто единственный присутствовал при разговоре о „студебеккере“ и „Дилижансе“. Он пенсионер и что-то делает на студии…» Рассказы Пикельнера столь красочны, что Тополь считает: их хватило бы на пять сценариев.

К нам присоединяются еще два директора с «Мосфильма» – мои приятели по старым временам: Гершенгорин и Яблочкин. Обсуждаем дела мосфильмовские, их много – из прошлого и настоящего. Останавливаемся на последних известиях. Андрон и Никита выдали два боевика. Андрон, говорят, снял совершенно необычный мюзикл – «Романс о влюбленных», а Никита – о басмачах, первая его лента. Но Андрон уже начинает сценарий Аграновича вместо умершего Москаленко – две серии. Большая нефть. Скрябин подождет. Законы генетики, одно время отмененные у нас, демонстрируют свои плоды. Суриково-кончаловская талантливость и талантливая деловитость Михалкова забили ключом в двух братьях Михалковых-Кончаловских.

Близится ужин, а затем – кино.

Очередь у телефона волнуется. Спорят, кто занимает первое место по переговорам – Гребнев или Вайншток.

После ужина все собираются в кино, хотя фильм видели раза два.

Я среди немногих остаюсь на воле. Вечернее турне. Партнеры по-прежнему меняются. Появляется Макс Бременнер, по-моему, самый вежливый в Союзе писателей. Он учтиво кланяется и рад беседе. Новости грустные – не стало Бори Балтера. Невольно обращаемся к Тарусе. Вспоминаем Константина Георгиевича, его учеников, наши встречи с ним. Переходим на здоровье Макса – он хотя моложе меня, но, пожалуй, больнее. От болезней – к Юлию Крелину. Макс его друг и пациент. А вообще, как выясняется, Юлик самый безотказный и добрый человек. Он не только оперирует, заведует, пишет повести. Он – любящий отец и неизменный друг. Лечит всех вокруг бесплатно, дает советы. А в кабинете у него на стене висят цитаты из подозрительных в наше время философов, и смысл их в одном: не отвечай на зло злом, не отказывай в помощи. Сегодня все это – редкая драгоценность из эпохи русских земских врачей, из чеховских. И как-то легче на душе. После других рассказов о «бескорыстности».

Темнеет, стало сыро. Макс ежится, я тоже, держим курс на террасу. Там кордон: Оля Абольник с мужем. Оля – я ее знал во все времена – пишет что-то о кино, большей частью за других – маститых.

Присаживаюсь. Вспоминаем: старый Дом кино, начало Союза. Иван (Пырьев. – Ред .) сказал: «Примем нашу Олю?»