Размеры хищений были огромны. Основной урон государству наносили не банды, совершавшие вооруженные грабежи и налеты на поезда, склады, магазины, а преступления по месту работы — крупные хищения денег и товаров, которые совершались администрацией, а также мелкое воровство простых работников. При пустых полках магазинов всякая мелочь имела ценность, «несуны» становились бичом социалистической экономики. «Несли» с работы то, что производили, либо то, что лежало без присмотра.
Вот лишь некоторые факты. На предприятиях легкой промышленности стоимость украденных товаров на каждого рабочего в год превышала 150 руб. На Горьковском автомобильном заводе машины исчезали прямо со сборочного конвейера. На заводе «Треугольник», выпускавшем галоши, в 1932 году было украдено более 100 тыс. пар[281]
. Бюджеты рабочих показывают, что член шахтерской семьи в Донецкой области имел в месяц более 70 кг угля, в то время как рабочий в среднем по СССР — 12,5 кг. В 1932 году в «мясных» совхозах было расхищено около 10 тыс. голов крупного рогатого скота, в овцеводческих совхозах тысячами пропадали овцы, в зерновых исчезали сотни тысяч пудов хлеба, десятки стогов сена и т. д.[282]Воровство процветало и в системе государственного нормированного снабжения. Произведенная весной 1932 года органами ОГПУ в Москве проверка показала, что в среднем ежесуточно со всех вокзалов мешочники вывозят до 17 тыс. пудов хлеба. Источник — хищения из торговой сети потребительских кооперативов, хлеб из-под прилавка продавался без карточек[283]
. По словам Микояна, проверка хлебных магазинов в Москве показала, что воровали по 12 вагонов в день. На совещании директоров ГОРТа в апреле 1932 года он говорил:Воруют все, вплоть до коммунистов. Коммунисту легче воровать, чем другому. Он забронирован партбилетом, на него меньше подозрений[284]
.Отсутствуют данные об общем количестве потерь по причине воровства, есть только фрагментарные сведения. Только за март — апрель 1932 года по 11 областям и краям РСФСР потери от хищений составили около 5 млн руб. В 1933 году, по неполным данным, только в Москве и области, и только в кооперативной торговле, потери от воровства исчислялись суммой более 25 млн руб.[285]
Продажа и обмен личного имущества, махинации с пайками, незаконные прикрепления к распределителям, мешочничество, воровство играли важную роль в самоснабжении населения, смягчали крайнюю избирательность и исправляли изъяны государственной системы снабжения. С их помощью имевшийся товарный фонд перераспределялся по принципам отличным от принципов государственного снабжения. За редким исключением в основе этого перераспределения лежали рыночные отношения — товар получал тот, кто имел достаточно денег, чтобы заплатить, цены определялись спросом и предложением. Основным механизмом перераспределения являлась спекуляция — незаконная частная торговля.
Спекуляция масштабно превосходила каждую из легальных форм торговли. Социалистическое законодательство 1930‐х годов определяло спекуляцию очень широко. Спекулятивной считалась перепродажа краденого, купленного и даже собственно произведенного товара, если он продавался по ценам, превышавшим государственно-кооперативные. Только крестьянам и колхозам разрешалось продавать свою продукцию по рыночным ценам. Но в случае, если ту же продукцию продавал перекупщик, он тоже попадал в разряд спекулянтов. Спекулянтами считались и кустари, которые продавали свою продукцию не через кооперацию, а по рыночным ценам. Неудивительно, что спекуляция представляла один из наиболее распространенных видов экономических преступлений.
Спекулятивный рынок паразитировал на социалистическом хозяйстве. Туда «утекали» пайковые товары, товары Торгсина, коммерческих магазинов, продукция кустарного производства, колхозов и совхозов. Тогда как магазины стояли полупустые, а люди часами простаивали в огромных очередях, на черном рынке можно было купить все необходимое. Завися от социалистической торговли, спекулятивный рынок менялся по мере улучшения экономической ситуации в стране. К концу карточной системы спекулятивный рынок походил на филиал образцовых универмагов и фирменных продуктовых магазинов. Его основной ассортимент составляли уже не подержанные вещи и излишки пайка, а дефицитные товары промышленного производства.