За голубым порогом

Дорога привела нас к вершине небольшой сопки. Если оглянуться назад, виден пролив Стрелок и бухта Назимова с поселком на берегу. Впереди синеет полоса моря, а за ней — мрачные, скалистые обрывы высокого острова Аскольд. Мы пошли налево по склону сопки, к опушке леса. Здесь в жидкой тени присели отдохнуть.

Юра единственный из всей компании вооружен гарпунным ружьем. Он тоже плавает не первый год, но до сих пор занимался только охотой за рыбами. По специальности он инженер и, как сам сознается, животных знает плохо. Герман добавил, что все живое Юра делит на две категории: то, что можно съесть, и то, что есть не рекомендуется. Кроме ружья у Юры в рюкзаке есть камера для подводных съемок. Это новое увлечение, пока еще приносящее больше огорчений, чем удач.

Все трое собирали маленькие коллекции наиболее интересных морских животных, главным образом тех, которых можно высушить — ракообразных и иглокожих. С каждой экскурсии они приносят что-то новое. Юра изыскивает наиболее рациональные способы обработки коллекционных материалов, отвергая проверенные методы. Облепленные мухами крабьи клешни, лежавшие на крыше домика, — его собственность. Он уверен, что время, солнце и мухи сделают свое дело и он получит клешни, очищенные от мяса. Герман уверял, что клешни уже ползают. Значит, ждать осталось недолго,

А раковины их интересуют? Тут все очень оживились, и Лида пригласила меня в ближайшие дни на пир. Они регулярно ходят на заветное место около поселка и собирают там гребешков. Вареных гребешков любят все. А раковины делят, чтобы привезти домой в подарок. Ну, разумеется, все собирают крупные раковины брюхоногих моллюсков — нептунеа и букцинум. Едят ли их мясо? Пока еще не пробовали. Раковины привозят по их просьбе рыбаки, и в следующий раз мы устроим дегустацию.

Все трое пообещали мне помощь в сборах материала. Конечно, всегда интереснее плавать, когда есть определенная цель.

Лес здесь, на Путятине, носил парковый характер. Узловатые стволы небольших деревьев стояли поодаль друг от друга, и весь лес просвечивался солнцем. Бросалось в глаза почти полное отсутствие подлеска — кустарников и молодых деревьев. Между стволами были только высокие, отцветающие травы и в сырых ложбинах заросли папоротника.

В этом лесу было больше всего мелколистных кленов и дубков, лип, ясеней. Встречался и маньчжурский орех, и бархат, но после великолепных деревьев Кедровой пади все они казались жалкими заморышами.

Лида, шедшая впереди, остановилась и торопливо начала открывать футляр фотоаппарата. Шагах в двадцати от нас на поляне застыло небольшое стадо пятнистых оленей. Они стояли неподвижно, насторожив уши, и глядели на нас пристально и выжидающе. Это были полуручные олени зверосовхоза.

Мой фотоаппарат был в рюкзаке. Лида и Герман с «Зенитами» начали подбираться поближе к стаду, чтобы сделать снимки возможно более крупным планом. Олени позировали с достоинством, потом стали отходить, увидев, что назойливые пришельцы потеряли чувство меры и уже норовят подойти вплотную.

Золотисто-рыжая шерсть оленей, испещренная белыми пятнами, блестела под солнцем, как смазанная маслом. Выхоленные, сытые животные были необыкновенно красивы.

Олени ушли в распадок, а мы двинулись дальше по лесной дороге с глубокими колеями. Она, петляя, вела нас вниз, к подножию сопки.

Мы вышли из леса на берег заросшего травой озера. Воды не было видно под сочным зеленым покровом. Травы, пестреющие яркими венчиками цветов, свежие, как в начале лета, придавали озеру вид ровного пышного луга. Но ходить здесь можно только по краю, где образовалась уже достаточно надежная почва.

За озером-лугом ослепительно блеснуло на солнце живое серебро моря. Плоский песчаный берег просторной бухты справа и слева замыкали красновато-серые береговые скалы.

На мелком горячем песке лежали черные раковины мидий, выбеленные солнцем хрупкие коробочки-скелеты морских ежей и длинные валы сухих водорослей, припудренные кристалликами соли. Прозрачные стеклянные шары — оторванные волнами поплавки от рыбачьих сетей — вспыхивали под лучами солнца, как звезды.

Широкий пляж, прилизанный ветром, был гладок, как в первый день творения, будто никогда еще не ступала здесь нога человека. Мы шли по нему, увязая по щиколотку, обливаясь потом, ослепленные зеркальными бликами волн и непереносимо ярким сиянием белого песка.

У скал, близ края бухты, песок сменила россыпь острых камешков. Чуть дальше, под стенами отвесных обрывов, громоздились массивные каменные глыбы. Здесь, на границе песка и камней, был лагерь моих товарищей.

Рядом с громадным, отшлифованным волнами стволом дерева лежали черные, атласные головешки потухшего костра. Дощечка с присохшими слюдяными лепестками чешуй и кучка рыбьих костей свидетельствовали об успехах подводных охотников. В полуразбитом ящике, выкинутом морем, стояла аккуратная стопка больших раковин гребешков, видимо игравших роль посуды.