За горизонт! [СИ]

— Ты давай ещё подумай малёха, — кривится Цвет. — Может, всплывёт чего в мозгу. Там один-то цыган, между прочим, с золотыми клыками. Ты бы пробил у своей братии, вдруг, кто из ваших?

— Из каких наших? — вспыхивает Борис. — Из труппы Большого театра?

— Слышь, ты, театрал в натуре, не доводи до греха, а то точно трупы в Большом театре найдёт кто-нибудь. Маленькие трупы в очень большом театре. По цыганским каналам разнюхай. Но сначала подумай хорошенько, может, сказал чего меняле? Случайно, может, а? Сболтнул да и всё. С каждым может случиться.

— Нет, — спокойно отвечает Борис, — не сбалтывал.

— Ну, молодец, значит, — кивает Цвет. — А как ты на него вышел? Через кого?

— Спросил у знакомого.

— Знакомого, мля, — злится Цвет. — Чё за знакомый? Блатной или чё? Кто такой?

— Сидел когда-то, но сейчас завязал…

— Да ну? Завязал? Давай знакомого твоего трясти.

— А его-то зачем трясти? — хмыкает Борис. — Я ему же ничего не рассказывал, попросил найти человека, чтоб доллары купить. Зачем, кому и почему не объяснял. Он при всём желании навести не мог. Он мне дал номер и пояснил, что сказать надо.

— И чё говорить надо было? — спрашивает Цвет.

— Сказать, что от Шуста.

— А Шуст — это кто?

— Да этот знакомый и есть. Но он, я же говорю, он не знал ничего. Я ему не говорил.

— Ищи тогда цыганёнка с двумя фиксами типа золотыми.

— Ну, ладно, — поднимает Борис одну бровь и сам тоже поднимается из-за стола. — Счастливо оставаться. Позвоню, если что.

— Спасибо, Боря, — киваю я.

— Мутный фраерок, — качает головой Цвет, когда тот уходит. — Артист, в натуре. И цыган. Он чё всегда на себя столько побрякушек навешивает? Может, он того?

— Чего того? Педальный что ли?

— Во-во, — усмехается он.

— Да вроде замечен не был.

— Смотри, а то зафаршмачит к херам… тьфу-тьфу-тьфу…

Подходит бармен:

— Егор, там Фархад Шарафович звонит…

Я подхожу к телефону.

— Короче, филателист твой — это Марочник. Он валет червовый, птица высокого полёта. Раньше блистал, а сейчас вроде тихо на валюте сидит. Пенсионер. Но он под Мишей Четвертным.

— Что ещё за Четвертной?

— Считай, правая рука Лимончика, ну, столичного значения. Одна из рук, вернее. У него их много.

— Лимончик этот, как индийская Кали, получается.

— Получается, — соглашается Ферик.

— И как его найти, Марочника то есть? И нужно ли его искать?

— Поищи, хуже не будет. Слушок пошёл, что он бабок поднял.

— Ого? Может, он гуляет где?

— Нет, не гуляет. Он хитрый и скрытный. Нигде не гуляет и не будет никогда. А вот Немой гуляет.

— А это кто такой?

— Есть такая тупая дубина, усик и хапушник. Из него слова не выжмешь. Но с ним ещё какие-то бакланы. Довольные и болтливые. Хвастаются, что лоха нахлобучили, фраера безответного.

— Так мало ли кто сегодня лохов нахлобучил по городу-герою Москве?

— Это правда, но этот Немой, вернее, дружки его, в разговоре Марочника поминают.

— Ого, а есть адресок этого Марочника?

— Нет, адреса нет. Ты же и так знаешь, где он обитает.

— Ну, это днём только… А где разбойники празднуют? Место известно?

— Не поверишь, — усмехается Ферик. — У тебя же в катране, в том, что для социально близких оставили.

Твою ж дивизию! Под самым носом у нас!

— Цвет! — зову я. — Херово твоя система работает. Звони во второй катран, в тот, куда блатные ходят.

— Зачем? — хмурится он.

— Там походу мои налётчики веселятся. Отмечают свой скок с прихватом.

— У нас что ли?

— Скажи, чтобы их взяли и в подсобке заперли. Немой и ещё двое с ним. Ну, или сколько есть, может их там и больше. Всех, короче.

— Цвет звонит, а я иду к себе в номер и тоже звоню. Звоню на базу, объявляю сбор по тревоге и даю команду оперативной группе выдвигаться к катрану. Повесив трубку, одеваюсь и с парнями выхожу на улицу.

Тут же появляется и Цвет, подъезжает его тачка. Он садится вперёд, а я со своими телохранителями гружусь назад.

— Спасибо, брат, — говорю я, — что едешь со мной.

— Как тебя бросить, брат? — отвечает он с усмешкой. — Ещё недавно, ты как сынок был, а теперь, видишь, брат. Скоро, наверное, отцом мне станешь. Вместо Бро погремуху надо будет на Батю править.

— Я к тебе всегда, как к брату относился, — хлопаю я его по плечу. — Пусть старшему, но брату.

Один с порванной и грубо заштопанной губой, другой чернявый с двумя фиксами и третий, будто проглотивший кол, молчаливый и с глазами, как у филина. Они торчат в пустой складской комнате в подвале. Выглядят не очень, рожи охранники им намяли. Видать, отказывались отправляться в заточение.

— Здорово, Немой, — говорю я с улыбкой и приветливо киваю тому, что кол проглотил. — Познакомь с братвой.

Он ничего не говорит, только глазами хлопает. Их трое, нас четверо — я, Цвет, Саня и Сеня. Комнатка маленькая, больше народу, всё равно, не войдёт. Да и не подъехала ещё моя бригада скорой неотложной помощи.

— Ты не Шуст, случайно? — спрашиваю я у цыганёнка.

Он удивлённо таращится на меня.

— Так да, или не да? — наседаю я, но он не отвечает.

— Вы кто такие, фраера? — рычит Цвет

— Ты сам кто такой? — через губу бросает цыган. — На мусора больно похож.