За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

И отчасти так оно и есть. Спусковым крючком всех этих злоключений стали действия человека. По замечанию антрополога Сержа Бушара, «человек человеку волк, хотя волк такого сравнения не заслуживает».

Холмы и долины Йеллоустона заметает свежим снежком, который в лучах зари кажется розовым. Девять градусов мороза по Цельсию. Вторая половина марта.

За тысячи километров к востоку, в родных мне низовьях, лягушки встречают весну дружным кваканьем, а вернувшиеся из теплых стран скопы чинят свои огромные гнезда. Но тут, на высоте двух километров над уровнем моря, все еще царит зима. Единственный признак приближающейся весны – полдюжины гусей, пролетающих над нашими головами. Гуси знают, что свежий снег – просто бравада зимы, но солнце не спрячешь, и дни стали длиннее. Гуси верят солнцу, и правильно делают.

Общими усилиями нам удается заметить на высоком склоне окопавшихся в снегу волков. Примаки из стаи Худу успели обжиться среди потомственных Ламаров и чувствуют себя как дома. Высокий серый свесил лапы с края сугроба и дрыхнет, уткнувшись носом в наметенную за ночь порошу. Он теперь исполняет обязанности вожака. Черный волчонок стремится засвидетельствовать свое почтение старшим по званию, и примаки благосклонно принимают это. Все дружелюбно поводят хвостами и лижутся. Судя по всему, в стае утвердилась новая расстановка сил и ситуация пришла к равновесию.

У нас заработал радиоприемник – это сигналы радиоошейников. В трех-четырех километрах от нас зафиксировано нахождение двух волков, которых мы легко опознаем по передатчикам: Семь-Пятьдесят пять и Восемь-Двадцать. Мы идем к ним.

По гребню, венчающему открытый снежный склон, движутся две еле заметные даже в смотровой телескоп фигурки. Это они. Со вчерашнего дня Семь-Пятьдесят пять отмахал совершенно невероятное расстояние: до берегов Хеллроринг-Крик и обратно выйдет добрых шестьдесят пять километров. Он узнает родные места, узнает родную дочь. Среди необъятных горных далей, среди лесов и торчащих из-под снега сухих былок шалфея эти двое нашли друг друга.

На скорости почти десять километров в час они движутся по величественному ландшафту. У Восемь-Двадцать хвост на отлете – это доминантная поза. Волчица в превосходном настроении. В свои два года она уже в полном расцвете сил. Мех у нее серый, с серебристым отливом по вороту и холке и светлыми пятнами на щеках. Отцу через две недели стукнет пять, его черный от рождения мех, когда он заматерел, подернулся сединой. Так они бегут по склонам, то ныряя в чащу, то выскакивая на снежное поле.

По всем волчьим законам им удалось найти друг друга. По всем человеческим законам у нас с души камень свалился, потому что они снова вместе. Но никакое безоблачное будущее их не ждет, это я знаю наверняка. Начинать жизнь с чистого листа им будет очень трудно. Лидерские задатки Восемь-Двадцать не позволят ей терпеть рядом с собой самку, которую приведет отец. Да и он не сможет вынести общество ее кавалеров. С территорией тоже большой вопрос: им же надо охотиться, а где? Сейчас они буквально в каких-нибудь полутора километрах, считай, в прямой видимости от стаи Ламаров, которые обошлись с ними так беспощадно.

А Ламары тем временем снова кемарят. Мы стучим зубами от холода, а волки дрыхнут. Вот поярок просыпается, трусит к засыпанному снегом оврагу и возвращается назад с куском оленьей ноги, очевидно припрятанной загодя. Потом волчонок ложится и принимается ее глодать – ни дать ни взять дворняга с костью.

В три часа пополудни просыпаются остальные, теперь вся стая на ногах. Волки начинают выть. Люди умолкают.

Меня поражают их голоса. Я ожидал низкого грудного рева, но волчий вой куда выше и неожиданно разнообразнее по тембру: тут тебе и визг, и свист, и рулады, кто-то тянет отдельные длинные ноты, которые звучат, а потом угасают, – в общем, мейстерзингеры, да и только. И стоит закрыть глаза, голосов кажется больше, чем живых волков.

Вой заполняет собой долину и в моем человеческом восприятии превращается в подобие торжественного и экстатического соборного хорала, который доходит до самого сердца. Мне слышится в нем скорбное утверждение, но это ли хотят выразить волки? Что слышится им? Призывный клич? Эмоциональный выплеск? Угроза? Предупреждение? Что бы они ни говорили, что бы им ни слышалось, у меня в душе просыпается древность, бессловесная, как предрассветный сон.

Если Восемь-Двадцать и Семь-Пятьдесят пять подадут голоса в ответ, это станет началом противостояния между волками, каждый из которых считает эту долину своей. Все участники драмы понимают ее развитие. Восемь-Двадцать и Семь-Пятьдесят пять расчетливо хранят молчание. Но, как бы они ни старались, в долине им не спрятаться; стоит двинуться вперед, их тут же выдаст запах. Так что рано или поздно, но расправа их настигнет. Волки что люди, пленных не берут, так что отец и дочь обречены.

Молодая волчица растворяется в лесной чаще. Отец следует за ней. Вой понемногу затихает, и вот уже морозный воздух пронизан лишь солнечными лучами.

Около шести вечера Восемь-Двадцать сама поднимает вой.