Но, по всей видимости, это происходит потому, что они слушали
А если, проанализировав все, что делает человеческую музыку привлекательной для людей, создать обезьянью музыку? Исследователи попробовали и это.
Они изучили диапазон, ритм и изменение тональности звуковых сигналов, которыми обмениваются эдиповы тамарины, а также частоту их сердцебиения. (Например, частоты почти всей человеческой музыки находятся в диапазоне от двухсот до девятисот герц, а частота звуковых сигналов угрозы у тамаринов составляет от тысячи шестисот до двух тысяч герц.) Затем исследователи создали музыку с такими параметрами. Они старались не имитировать крики обезьян и использовали музыкальные приемы из человеческой музыки, такие как контрапункт, разрешение аккордов, и применяли структуру типа A-B-A. Они сочиняли разные мелодии, которые должны были успокаивать или возбуждать обезьян. Музыка исполнялась на виолончели. Это были первые в мире произведения, написанные для тамаринов. Обезьяны реагировали на музыку так, как и рассчитывали композиторы. Прослушав успокаивающую музыку, тамарины меньше двигались и больше ели. После возбуждающей музыки они, как правило, сидели и наблюдали за тем, что их окружает.
По всей видимости, сочиненная для обезьян музыка вызывала ту реакцию, которой добивались ученые. (Исследователи отмечали: «Нам самим и всем остальным, кто слушал музыку тамаринов, она не казалась приятной, и можно предположить, что тамарины точно так же реагируют на человеческую музыку».) Звук может передавать эмоциональные
После того как вой стихает, волки перекусывают, а затем устраивают шумную возню. Потом снова еда и сытый сон. К обглоданной туше подходят два койота, но волки, лежащие на снегу всего метрах в двадцати от груды костей, уже так объелись, что не обращают на них внимания. Они будут есть и спать весь следующий день и следующую ночь. Я оставляю их наедине с их волчьими снами. Голоса приходят и уходят. Песня остается. Но и ее можно заставить умолкнуть.
На рассвете температура падает до минус двадцати градусов. Еще один холодный весенний день. Долина реки Ламар снова застывает в оцепенении, словно заколдованная. Тишина, неподвижность.
Я один, полный решимости сам обнаружить волков на этом пронизывающем холоде. Всматриваясь в дальние склоны долины, ищу не самих волков, а признаки их присутствия – цепочки следов на свежем снегу, а может, слетающихся ворон.
Приходит Даг Маклафлин.
Все еще надеясь что-нибудь обнаружить раньше его, я пристально вглядываюсь в одно из снежных полей, но тут раздается его голос:
– Есть один.
Ну что ты будешь делать!
На далекой линии горизонта по заснеженному уступу над лесом идет волк. Мой взгляд скользит по голой пологой кромке – вниз, к покрытому снегом склону. В самом низу этого склона, где он переходит в дно долины, я вижу цепочки следов, широкое пятно из меха и крови, несколько воронов. Еще дальше, за небольшим бугром, виднеется голова орла, который что-то энергично тянет. Значит, вся туша лежит там, скрытая из виду.
Прямо над этим местом, выше по склону – на это тоже указывает Даг, – в огромном гнезде из прутьев в кроне тополя высиживает птенцов самка орла. Мне никогда не приходилось бывать в месте, где так яростно сталкиваются весна и зима. Прибегает койот и начинает резко дергать за край туши, которую терзает орел.
Теперь все девять волков из стаи Ламаров, четыре черных и пять серых, выходят из леса и начинают спускаться по пологому склону, прокладывая в снегу новую тропу к туше мимо клочков меха и пятен крови – непринужденно, словно возвращаются к салат-бару. Старшая сестра бежит слева как вожак стаи. Ее сестра из того же помета, ниже рангом, Темно-Серая, держится рядом. Похоже, сейчас они настроены дружелюбно по отношению друг к другу.
Крадущиеся койоты чувствуют подавляющую уверенность волков. Волки на своей территории, сытые, не мерзнут под слоем густого меха – они здесь главные и, естественно, неприкасаемые.