За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

Ближе к закату Дэвид, Шифра и я ждем на берегу реки. Словно по волшебству группа за группой слоны вереницей выходят из зарослей деревьев и через реку вброд движутся нам навстречу. Слонихи, слонята, слоны всех возрастов. Мир знает, что делать. А мы?

Вверх и вниз по течению слоны косяками форсируют реку, чуть колебля ржаво-красную поверхность медленных вод. Их число переваливает за две с половиной сотни, они пьют и общаются. Слоны, погруженные в слоновью жизнь, – вот мера того, сколько еще доброго осталось в мире.

Среди бушующего хаоса они цепляются за свой обиход – подобно людям, во время войны задувающим свечки на именинном пироге. Это то, что они знают, чего хотят. Каждый их шаг – жест надежды, каждый глоток – жест веры. Возможно, надежда и вера – все, что у нас есть. Но это тоже немало.

Поднимаясь от реки вверх по пажитям на ночевку, медленно хватая и срывая траву, жуя, сокращая оставшееся расстояние глоток за глотком, шаг за шагом, они восходят на пологие холмы, что создали их.

Старшие помнят старые пути, теперь отрезанные, распаханные, опасные. В их детстве, когда они шли за своими мамками, эти пути были частью единой земли. Их земли. Понимают ли они? По-своему, наверное, да. Надеюсь, что нет. Боюсь, что это мы не понимаем.

Неожиданно сгустившиеся облака приглушают свет и смягчают краски, заставляя по-новому ощутить душистый запах травы и далеко разносящийся в воздухе птичий щебет. Слоны движутся, словно сотворенное из праха время. Вот Вавилониха, пятидесятисемилетний матриарх семьи Библейских городов, старейшая слониха в популяции. Хотел бы я знать, что она повидала на своем веку. Наверное, насмотрелась. А вот и остальные семьи: Цветы, Бури, Суахили, Горы во главе с Джомолунгмой, Турчанки и Бабочки.

Дэвид глушит мотор, чтобы шум не беспокоил прибывающих слонов, но они разворачиваются, тесно сбиваются вместе и выставляют перископы хоботов. Голоса, лишенные фона двигателя, их страшат. У туристов, которых можно не бояться, постоянно тарахтят автомобили. У браконьеров автомобилей нет. Дэвид, сообразив, в чем дело, поворачивает ключ в замке зажигания, и напряжение спадает.

Совсем близко от нас проходит детная слониха, вызывающе топая и поводя ушами. Она цепляется за ветки и, не скрывая раздражения, продирается сквозь них могучим телом. Мне не по себе, но Дэвид сразу понимает, что столь откровенная демонстрация силы – очевидный блеф. Слониха просто хочет нас напугать. Но что заставляет ее вести себя в присутствии человека так неестественно?

Здесь много молодняка из разных семей, они пытаются латать семейные бреши, оставленные страшными нападениями браконьеров. Одна семья лишилась пяти больших взрослых самок.

– Уцелевшие могут составить новую семью, – поясняет Дэвид, – их сплотит объявленная против них война. Видите Юту – вон ту крупную слониху? Кроме нее, в семье никого не осталось.

Браконьеры ради слоновой кости перебили всех: и Ацтека, и Инка, – никого не пощадили. Это случилось на самой окраине заповедника.

– А вот тоже жуткая история, – продолжает Дэвид. – Это Планеты. Очень большая семья, чуть не двадцать слонов, среди них было несколько старейших в заповеднике самок. Они ходили на самые дальние расстояния. Это их и погубило. Всю замыкающую группу перебили. Можно сказать, в крови утопили. Это случилось год назад, километров за сто отсюда. С места стрельбы уцелевшие побежали к заповеднику, но бежать им было слишком далеко, несколько подранков погибли по пути. От бега у молодняка началось обезвоживание. Многие остались сиротами. Все пережитое, конечно, их очень надорвало. Они стали беспокойными, то придут, то не придут. В общем, спасти семью нам не удалось. Она стала разваливаться, и это было страшно. Почти все погибли. Остались только эти две девочки: Хаумея[43] и Европа.

У меня есть небольшая коллекция статуэток из слоновой и моржовой кости – штук шесть, каждая сантиметров восемь-десять высотой. Три из них мне, двадцатилетнему, подарила когда-то одна пожилая дама, и с тех пор я храню их как память о ней. Фигурки стоят у меня на письменном столе, стоит протянуть руку – и я могу их потрогать. Одна представляет собой тонкой работы резную сферу, украшенную узором из переплетенных фигурок веселых слонов. Вот она, горькая ирония судьбы. В Канаде мне неожиданно подарили дельфина, вырезанного из моржовой кости. Так я, по идейным соображениям ни разу в жизни не купивший куска коралла, акульего зуба, простой ракушки, стал обладателем этих предметов, словно мы с ними специально искали друг друга, а потом нашлись. В мире, живущем по законам гуманизма, единственным источником слоновой кости для изготовления этих чудесных резных безделушек могут быть только бивни слонов, умерших своей смертью. И у этих могучих старцев были бы огромные, по-настоящему ценные бивни. Слоновая кость была бы просто изумительной красоты материалом – без отягчающих обстоятельств. И мешает этому только человеческая жадность, из-за которой слоновая кость становится костью в глотке.