За гранью тьмы

Единственным способом подтвердить или опровергнуть свои догадки была поездка в Моряк-Рыболов. Можно было бы, конечно, и позвонить, но кому бы я стал там звонить? Разве что в гостиницу «Красная заря», чтобы поговорить с консьержкой. Но нет, по одному лишь голосу я мог и не узнать человека — надёжнее было бы увидеть всё своими глазами.

И я твёрдо решил, что буду держать всё то, что помню, в строжайшей тайне, но после выписки обязательно посещу Моряк-Рыболов. Если, конечно, такой город существует, а не является плодом моего больного воображения. Жить с сомнением в своём разуме было невыносимо. Я должен был знать правду.

На следующий день со мной беседовала психолог. Я проходил разные тесты, отвечал на сотни вопросов. После этого меня отвели обратно в палату и до следующего дня не вызывали. Еду мне также приносили в палату — из тонких жестяных мисочек я ел кашу утром, макароны с мясом и суп в обед и тушёную капусту вечером. Ещё мне приносили таблетки. Я их выпивал при медсестре и открывал рот, чтобы показать, что действительно всё проглотил.

Ещё в первый день своего улучшения я заметил, что от меня попахивает. Мыться больных отводили только раз в неделю, но я поговорил с врачом, и для меня сделали исключение — сводили в душ досрочно. Пусть под строгим надзором, но я вымылся, и сразу почувствовал себя человеком.

Так прошёл не один день. Беседы с психологом, приёмы пищи и таблеток, и непомерная скука всё оставшееся время. Поговорить было не с кем, единственный сосед так и не приходил в чувство. Он всё так же ругался и пытался разорвать верёвки. Ему делали несколько уколов на протяжении дня, и время от времени он засыпал. Но, проснувшись, оставался таким же, каким был и до этого.

Через пять дней доктор снова вызвал меня в ординаторскую. Мне даже не стали завязывать руки. Он поговорил со мной, сказал, что тесты я прошёл хорошо и никакой патологии он на них не выявил. Оценив моё примерное поведение и стремление излечиться, он также сделал шаг навстречу и перевёл меня из двухместной наблюдательной палаты с толстой дверью в общую палату на шесть человек. В этой палате дверей не было, но оба широких окна так же были забраны решётками. Остальные пятеро людей лежали не так давно, как я. Один был крайне подозрительным, ни с кем не разговаривал, долго вглядывался в еду, словно искал в ней что-то, и мог часами высматривать что-то на улице. Другой оказался малолетним слабоумным лет шестнадцати, пристававшим ко всем с требованием дать ему «десять рублей». В столовой — а теперь на приёмы пищи я ходил вместе с остальными в столовую — этот паренёк выпрашивал у всех еду. Иногда на него кричали, но чаще не обращали внимания.

Ещё среди нас был впавший в маразм старичок, который с глупой улыбкой бродил по коридору и бормотал себе что-то под нос. На кровати слева от меня лежал тучный мужчина, который большую часть дня спал, а вставал только тогда, когда его заставляли идти в душ или столовую. Последним был казавшийся вполне себе адекватным мужик лет тридцати пяти с красной полосой на шее — следом от петли.

Я не общался ни с кем, да никто и не делал попыток сблизиться. Кроме, разве что, Лёшеньки — того слабоумного, который приставал ко всем. Дни потянулись чуть интереснее, но иногда я жалел, что не остался в двухместной палате. Там, всё же, было тише, а по ночам приходилось слышать храп всего лишь одного человека.

Мне по-прежнему давали таблетки, но через неделю доза их как будто снизилась. В голове стало чуть яснее, мысли потекли свободнее. Хоть я и не замечал этого эффекта раньше, но таблетки очевидно тормозили меня. Уколов мне по-прежнему не делали.

В один из дней, когда я снова мельком пожаловался врачу на невозможность почистить зубы, тот достал из ящика стола зубную щётку и пасту. Он купил их за свои деньги, чтобы мне было комфортнее в больнице. Правда, забрать с собой в отделение я их не мог, но теперь персонал разрешал мне чистить зубы дважды в день. Я был очень благодарен врачу, а он радовался моему выздоровлению.

Прошло ещё несколько дней, когда доктор сказал, что скоро меня выпишет.

— Когда? — с замиранием сердца спросил я.

— Послезавтра. Мы считаем, что держать вас здесь не имеет больше смысла. Но после выписки вам нужно будет посещать психиатра амбулаторно, то есть в нашей поликлинике.

— Отлично! А что же с моим диагнозом?

Врач переглянулся с коллегами, улыбнулся и ответил:

— Мы считаем, что это был реактивный психоз. То есть разовое помутнение рассудка, вызванное сильным стрессом. Мы так и не нашли очевидную причину, но ведь вы могли её и амнезировать. Забыть, то есть. По крайней мере, никаких отклонений, характерных для других заболеваний — например, шизофрении — мы не выявили. Однако, я повторюсь — нужно будет ещё какое-то время понаблюдаться.

— Понаблюдаемся, — улыбнулся я. — Спасибо.

Как и было обещано, меня выписали через два дня. Я получил свою одежду и вещи, которые были со мной при поступлении, включая бумажник и ключи, расписался в получении, взял больничный и покинул больницу.