Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

Участники международной команды согласились с предложенным планом и оповестили об этом остальных альпинистов в базовом лагере. Так что проблему удалось решить, по крайней мере, на какое-то время.

На следующее утро началось собственно восхождение – вытаскивая перильную веревку из-под снега, мы сумели добраться до второго лагеря, где остановились на ночь. Приятно, что иорданская команда оказалась очень сильной, ребята не побоялись тяжелой работы и на следующее утро начали прокладывать маршрут к лагерю III. Некоторые перила, оставшиеся с прошлого года, находились легко, некоторые приходилось выкапывать, однако снега оказалось не очень много, и работа спорилась.

Пока мы работали на склоне, кое-кто не мог удержаться от споров и склок. Одни альпинисты обвиняли других в том, что те не прикладывают достаточно усилий и вообще медленно поднимаются даже по перилам. По крайней мере, две команды планировали спуск на лыжах с Нанга-Парбат и поэтому стремились во что бы то ни стало быть первыми на вершине. (Это несмотря на то, что один французский альпинист уже спустился на лыжах, поднявшись на гору незадолго до нас в альпийском стиле.)

На мой взгляд, проблемы возникли снова, когда один опытный альпинист отказался помогать в обработке маршрута, аргументировав это тем, что ему надо запускать беспилотник, чтобы снять видео для своего фильма. Это вывело меня из себя. Все хотят запускать дроны и снимать кино, и я тоже. Но когда на восхождении несколько команд договариваются работать сообща, это значит, что интересы общего дела превалируют над личными.

Непосредственно мы в ссоре не участвовали, но конфликт отвлекал. В спецназе я никогда не гнался за признанием или славой, то же касалось и других бойцов, мы работали в команде и, разумеется, безоговорочно доверяли друг другу. И у нас имелись четкие приоритеты: задание и команда на первом месте. Поэтому я никогда не пойду на ненужный риск, из-за которого под угрозой будет жизнь других членов команды, ради личного успеха.

К сожалению, ситуация на Нанга-Парбат вновь напомнила о том, что случилось на Канченджанге. Некоторые люди делают только то, что хочется.

Я разочаровался в других командах на горе еще больше на следующий день, когда мы отправились к четвертому лагерю, прокладывая путь в глубоком снегу. Обработка маршрута на этом отрезке отняла много сил. Мы хотели отдохнуть перед штурмом вершины несколько часов, однако шансов выспаться было немного. Еще внизу мы решили восходить с как можно меньшим количеством снаряжения, поэтому сейчас в одну палатку набилось шесть человек.

Собираясь выходить, я услышал, как кто-то разговаривал возле палатки. Оказалось, остальные команды ждали, когда мы отправимся на маршрут, чтобы пойти по нашим следам. Они надеялись, что команда Project Possible облегчит им путь к вершине. Мы решили потянуть время, гадая, может, кто-то из этих альпинистов все же решится пойти первым, но все сидели на месте как приклеенные. Так что нам снова предстояло идти впереди. Это раздражало, но еще больше я расстроился, когда узнал, что информация о состоянии склона выше оказалась неверной.

Некоторые участки маршрута в нижней части горы, между первыми лагерями, были покрыты твердым льдом, и требовалось быть предельно осторожным, идя в кошках даже по перилам. В случае срыва альпинист мог полететь по склону вниз, скользя, как шайба на льду. Если повезет, получится зарубиться и уменьшить скорость падения или даже остановиться, но все равно шансов разбиться насмерть много.

Передвижение по такому рельефу без веревочных перил небезопасно. Тем не менее нам пришлось осторожно подниматься здесь без веревки, потому что перед восхождением мне сообщили совсем другие сведения о состоянии склона. Утверждалось, что от четвертого лагеря до вершины маршрут обработан. Возможно, для одной-двух предыдущих экспедиций это утверждение было справедливо, но не теперь.

То есть несколько дней назад меня обманули, сказав про провешенные перила, а сейчас другие данные также оказались неверными, и нам приходилось подниматься по склону крутизной пятьдесят градусов. Стоило трижды проверять полученную информацию. А потом еще и трижды перепроверять ее.

Я посмотрел вниз. Стало уже довольно светло, и через облака можно было видеть базовый лагерь. Мои ладони вспотели, сердце заколотилось. Мы как раз обходили очередной покрытый льдом участок склона, и сейчас показалось, что один неверный шаг, и я полечу вниз, мимо тех, кто поднимается за нами, пока, наконец, не упаду на скалы внизу. Затем взглянул на ребят. Они вроде бы спокойно продолжали подъем. Тогда я окликнул Гелджена. Он больше всех шел первым при переходе в четвертый лагерь, и, когда мы сегодня проснулись, чтобы идти на штурм вершины, был бледным, словно покойник. И выглядел сильно уставшим.

Неужели ему тоже сейчас страшно?

– Ну что, становится опасно? – крикнул я.

– Да, черт возьми, да! – рассмеялся он в ответ. – Это безумие какое-то, Нимсдай. Давай будем предельно осторожными.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное