Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

Когда бремя лидерства казалось слишком тяжелым и наваливалась усталость, я вспоминал о своей репутации гуркха, спецназовца элитного воинского подразделения и альпиниста-рекордсмена. Обычно этого хватало, чтобы избавиться от негативных мыслей. Кроме того, стоило напомнить себе о цели проекта, и сразу удавалось преодолеть трудности, даже когда казалось, что силы на исходе. Но больше всего я верил. На равнине я порою не чувствовал себя в своей тарелке, но в горах я оказался на своем месте.

Я говорил себе: «Ты – чемпион. У тебя получится». И вспоминал историю Мохаммеда Али, который никогда за все время боксерской карьеры, даже будучи уже в возрасте, не признавал поражения. Как и Усейн Болт, побеждавший в забегах на Олимпийских играх на пике карьеры. Прибыв в очередной базовый лагерь, я всегда настраивался на победу, на то, что вершина просто не может быть недосягаемой. «Ты сделаешь это, это твое», – говорил я себе.

Кому-то такое отношение может показаться эгоистичным, и чересчур амбициозным, и даже опасным, но тут нет ничего от эго – во главе угла стоит цель. Конечно, нельзя сказать, что я бегу от славы или равнодушен к таким вещам. Но основное тут – уровень веры в себя, в свои возможности, это самый мощный стимул. И сейчас меня ждали два низких восьмитысячника – Гашербрумы I и II – соответственно одиннадцатая и тринадцатая по высоте вершины мира. Расслабляться было нельзя.

Несмотря на проблемы со сбором средств для проекта, имевшие место с самого начала, удавалось не терять концентрацию. Другими серьезными помехами, точнее даже стрессами, были мамино здоровье и сильная усталость. Эти вещи все же так или иначе поддавались контролю, но имелось и то, что контролировать не получалось. Предполагалось, что путь из базового лагеря Нанга-Парбат в город Скарду, а затем и к базовому лагерю под Гашербрумами займет восемь дней. Путь пролегал через два района, где, как сообщалось, орудовали боевики. Нужно было оставаться настороже до тех пор, пока не доберемся до гор Каракорума. (Чтобы не привлекать внимания, мы предпочитали спать не в гестхаусах по пути, а ночевали в стороне от дороги в палатках, стараясь, чтобы нас никто не видел.)

Времени на отдых не оставалось, первую часть пути мы проехали за сутки без остановок, втиснувшись все вместе и со снаряжением в минивэн. Когда дорогу перекрыл оползень, мы быстро перетащили через него все вещи и сели на другую машину на другой стороне, и почти не задержались. Задерживаться на одном месте без острой необходимости, когда велика вероятность преследования, – самоубийство.

Мы наняли носильщиков и мулов для переноски снаряжения на пешей части маршрута, но меня беспокоило, что они пойдут слишком медленно. Поэтому я попросил удвоить количество носильщиков и мулов. Время работало против нас, сезон подходил к концу, но после Нанга-Парбат я решил, что нужно не просто побить рекорд (равный двум годам) по восхождению на восьмитысячники Каракорума, а просто уничтожить его. Я чувствовал, как внутри меня разгорается огонь. Раньше я заявил, что постараюсь взойти на все пять гор за восемьдесят дней, но теперь мы опаздывали из-за постоянных задержек.

– Мы не можем ждать так долго и тащиться с обычной скоростью, – сказал я погонщику. – Я найму вдвое больше носильщиков, а вы приведите больше мулов. Если доберемся до базового лагеря за три дня, я заплачу вам за них как за восемь.

Но погонщик и носильщики не понимали меня.

– Нимс, неважно, сколько ты нагрузишь на мула – тридцать килограмм или сорок, он все равно будет идти с одинаковой скоростью.

– Так заставьте их идти быстрее. Начните прямо сейчас. Нам нельзя задерживать экспедицию.

Мою просьбу пропустили мимо ушей. На следующее утро, когда мы намеревались отбыть из Асколе – начальной точки для нескольких маршрутов в Каракоруме, погонщик привел стандартное количество мулов и на мой вопрос категорически заявил, что брать больше животных бессмысленно. В первый вечер мы поставили палатки и ждали порядка пяти часов, пока подтянутся носильщики с животными. Такая же история повторилась на следующий день. А потом я вышел из себя:

– К черту это! Вам, ребята, нравится работать, не выходя из зоны комфорта, а нам нужно идти быстрее.

Я переговорил с Мингмой, Гесманом, Гелдженом и остальными:

– Если сами понесем снаряжение, получится намного быстрее. Вы как, готовы?

Все были согласны. Мы вышли в четыре утра и около пяти дня добрались до подножия Гешербрумов, пройдя пятьдесят четыре километра за тринадцать часов, при этом каждый нес более тридцати пяти килограммов. Все здорово устали, но моральный дух был на высоте.

Несмотря на эту дополнительную нагрузку, я чувствовал, что мы готовы к каракорумскому этапу проекта, и был уверен, что справимся, хотя, конечно, эти восьмитысячники нельзя было недооценивать. Гашербрум I хоть и не так знаменит по количеству жертв, как Аннапурна или К2, но все же на этой горе с 1977 года погибли более тридцати альпинистов. И стоило быть осторожным, особенно после случившегося на Нанга-Парбат.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное