Работа была изнурительной. Кислород для нас в верхние лагеря заранее никто не заносил, поэтому вдобавок к снаряжению и продуктам пришлось тащить и баллоны. Мы успели немного отдохнуть в базовом лагере – два дня, но вскоре стало понятно, что этого недостаточно, усталость после восхождения на Нанга-Парбат никуда не делась. Когда мы поднимались по изрезанному трещинами леднику – более длинной, но менее жуткой версии ледопада Кхумбу, то вскоре ощутили, что силы на исходе. К счастью, маршрут был обработан и перильные веревки позволяли сравнительно быстро набирать высоту. Я очень надеялся, что мы пройдем Гашербрум I за хорошее время.
Раньше я поднялся на Макалу – пятую по высоте вершину мира – через восемнадцать часов после восхождения на Эверест и Лхоцзе, и едва удавалось сколько-то поспать в эти четыре-пять дней. Подъем на Канченджангу, третью по высоте гору в мире, проходил в схожих обстоятельствах после тяжелого восхождения на Дхаулагири. Но сейчас высота была всего 8080 метров, и я считал, что у нас достаточно сил, чтобы подняться на Гашербрум по юго-западному склону. Мы должны были оказаться на вершине где-то около полудня.
Одним из серьезных препятствий являлся так называемый японский кулуар, отвесный гребень крутизной до семидесяти градусов, проходивший выше второго лагеря. После прохождения кулуара оставалось лишь тащиться к вершине, правда, последний отрезок пути представлял собой траверс еще одного крутого участка склона. Шли мы тяжело, подъем занял гораздо больше времени, чем ожидалось, и к моменту, когда мы преодолели кулуар и добрались до третьего лагеря, солнце уже зашло. Пришлось пересмотреть планы.
Подниматься в темноте фактически означало самоубийство: мы не знали точно, где вершина, не знали, как проходит нитка маршрута, и идти наверх в таких условиях – это верная потеря ориентации, даже если определять точный путь с помощью GPS-навигатора. То есть ночное восхождение чревато падением в трещину или срывом.
Так как мы планировали взойти быстро, без ночевок на склоне, с собой был только минимум снаряжения. Сейчас, чтобы не выбиться из графика, требовалось заночевать в третьем лагере, там стояла лишь старая сломанная палатка, но это хоть какое-то укрытие. В палатке можно было пересидеть несколько часов в ожидании утра. Но поднимались-то мы налегке, неся только кислород, поэтому еду не взяли и на всех был только один спальник.
Спастись от ночного холода можно было, только прижавшись друг к другу. Так мы и сидели где-то до трех ночи, пока холод не стал совсем нестерпимым, после чего решили идти на штурм. На сборы ушло около полутора часов – мы были сильно вымотаны.
Подъем по склону давался с трудом. Мы поднимались без веревок и никак не могли разобрать в утренних сумерках,
Следуя его указаниям, удалось найти путь к вершине. Вскоре открылись виды на Гашербрум II и Броуд-пик, они были как на ладони, и мы, трое изможденных восходителей, добрались до острого как бритва скального вершинного гребня. Теперь предстоял спуск.
Еще во время первых серьезных восхождений я понял, как важно правильно рассчитать время. Но и бежать впереди паровоза нельзя – страдания от истощения и последствий горной болезни на Эвересте в 2016 году мне запомнились хорошо. И я не раз с ужасом наблюдал, как альпинисты из других экспедиций либо слишком медленно поднимались, либо выходили на штурм слишком поздно и не успевали своевременно вернуться в лагерь. Кто-то из них погибал, кого-то успевали спасти.
Во время своих первых восхождений я стремился учиться на чужих ошибках, поэтому, оказавшись на высшей точке Дхаулагири или Эвереста, тут же спешил вниз, не давая себе насладиться моментом и окружающими видами, – не хотелось попасть в беду высоко на склоне. Тогда я еще не понимал до конца своих возможностей в горах. А альпинист должен быть уверен в своих силах и знать, что делает.