Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

После падения на Нанга-Парбат уверенность в собственных силах возвращалась постепенно. Это началось после поиска вершины на Гашербруме I и выживания ночью в ужасных условиях. Обработка маршрута до вершины К2, на которую отказались подниматься почти двести альпинистов, тоже стала хорошим стимулом. Проблемы со здоровьем при подъеме на Броуд-пик показали силу духа в преодолении серьезных препятствий. Теперь же, поднимаясь к месту, где ждали Мингма и Гелджен, я был удивлен, насколько мало переживаю по поводу еще одного почти смертельного инцидента. Быть может, это уже привычка. Я взошел на почти четырнадцать восьмитысячников за короткое время, и казалось, что кошки срослись с ногами, а ледоруб словно стал дополнительной конечностью. И я чувствовал себя неуютно всякий раз, как приходилось расставаться с этими предметами снаряжения, точно так же, как если бы я остался без оружия в ходе спецоперации спецназа.

На вершину Шишабангмы мы поднялись по новому маршруту, чувствуя себя достаточно уверенно, чтобы восходить в альпийском стиле. Крутизна склона была небольшой, а когда мы прошли второй лагерь, то и погода улучшилась: ветер стих, облака расступились. Казалось, все вокруг наполнилось покоем. И во мне тоже. В верхней части склона восьмитысячника мы шли медленно, но верно, применять технические навыки почти не требовалось, тем не менее эмоционально подъем дался нелегко. Я хорошо ощутил это, ступив на вершину. Дело сделано.

До сих пор это все еще была идея, но в этот момент она стала реальностью, и сейчас я постепенно осознавал это. Я заставил замолчать скептиков, поднявшись на четырнадцать высочайших вершин мира за шесть месяцев и шесть дней. Я показал, чего можно достичь посредством воображения и целеустремленности, и в этом свете имеет смысл рассматривать многие проблемы, с которыми людям приходится иметь дело.

Я сделал невозможное возможным.

Отсюда, с Шишабангмы, был виден Эверест – место, где все началось, и чувства, которые до сих пор сдерживал, вдруг освободились. Гордость, счастье и любовь. Я стоял и думал о жене, о друзьях, о родных. Но больше всего – о папе и маме. И по моим щекам текли слезы.

Можно сказать, что проект – это процесс открытий, и не только гор, на которые довелось подняться, но и самого себя. Поднимаясь на восьмитысячники, я пытался понять, кто я и чего стою, каковы физические и психические пределы.

Я давно знал, что обладаю хорошей мотивацией и энергией. Учась в школе, я делал все возможное, чтобы стать лучшим в беге, затем приложил все усилия, чтобы попасть в гуркхи. Но затем стало очевидно, что простой службы мало – нужно было пойти дальше. Узнав о существовании британского спецназа, я неустанно работал, пока меня не взяли туда.

Непонятно, откуда эта целеустремленность, но точно можно сказать, что с раннего детства. Ребенком в поисках крабов и креветок я часами мог переворачивать в реке камни, пока не загляну под каждый из них – вне зависимости от того, сколько на это уходило времени и усилий. И теперь, тридцать лет спустя, очевидно, что ничего не изменилось. Дух остался прежним, лишь масштабы другие – вместо неглубокой речки я теперь лазил в «Зоне смерти». И сейчас, когда цель почти достигнута, стоило задуматься о том, что же дальше.

Я хотел большего. Но что буду делать теперь?

Я стоял на вершине горы и смотрел вокруг, чувствуя, что становится все холоднее. Потом достал телефон и позвонил маме.

– Я сделал это! И я в порядке!

Связь была не очень, но сквозь помехи послышался ее смех, а затем она сказала:

– Вернись домой целым и невредимым, сынок. Я люблю тебя.

Эпилог

На пике

Масштаб содеянного оказался больше, чем можно было предположить. На следующее утро я добрался до границы с Непалом, и всю команду – спецназ высотного альпинизма – ожидал пышный прием. О рекорде уже знали все.

Удалось не только взойти на четырнадцать восьмитысячников, побив рекорд более чем на семь лет, я также показал наилучшее время на трех восьмитысячниках – Эвересте, Лхоцзе и Макалу. Пакистанские пики были пройдены за двадцать три дня, а пять высочайших гор планеты – Эверест, К2, Канченджанга, Лхоцзе и Макалу – за семьдесят. Кроме того, я взошел на самое большое количество восьмитысячников за один (весенний) сезон, побывав на вершинах Аннапурны, Дхаулагири, Канченджанги, Эвереста, Лхоцзе и Макалу за тридцать один день. Успех ошеломляющий, он буквально взорвал умы.

Я снова позвонил маме. В Катманду устраивали вечеринку, и врачи заверили, что мама вполне здорова, чтобы ее можно было перевозить. И я предложил ей отправиться вместе на вертолете в праздничный полет. Сначала мама сомневалась, но я сказал просто, насколько она важна для меня и что этот проект стал наивысшим достижением моей жизни.

– Нужно, чтобы ты была частью этого, – сказал я.

– Да, я хочу приехать, – согласилась она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное