Говоря ясно и без притч – «мы все – простые шашки, на клетках дней, ночей играет нами Небо по прихоти своей. Мы движемся, покамест забавны для него. Потом вернут нас в ларчик несозданных вещей»10
.«Ведь пройдут века, и в странах, что ещё не существуют, актёры будут представлять наш подвиг!»11
«Что есть письменность? Хранительница истории… Что есть человек? Раб смерти, преходящий странник, хозяин одного места… Что есть дружба? Равенство между друзьями»12
.«Бернар, чего ждёшь ты от мира? Видишь ли ты в нём что-либо, чем ты доволен?.. Она бежала, она бежала как призрак, который дарил нам радость своим присутствием, но оставил нам лишь беспокойство, покинув нас. Бернар, Бернар, сказал он, эта зелёная юность не может длиться вечно»15
.Но ничто не выражает это беспокойное и безысходное настоящее лучше, не отражает настоящее столь же легко и столь же неустанно, как эта старинная фраза, которая постоянно возвращается сама к себе, будучи выстроенной, буква за буквой, подобно лабиринту, из которого нельзя выйти, настолько совершенно соответствует по форме и содержанию исчезновению: “In
«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему… Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются… Всему своё время, и время всякой вещи под небом: …время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; …время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить… Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. И это – также суета и томление духа! …Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?» «Нет-нет, давайте перейдём через реку и отдохнём в тени тех деревьев»16
.Именно там мы обрели ту твёрдость, что сопровождала нас во все дни нашей жизни, и которая позволила многим из нас вступить в войну против целого мира с лёгким сердцем. В том, что касается меня лично, я считаю, что именно из-за обстоятельств того момента я столь естественно начал следовать за цепью из стольких актов насилия и стольких личных разрывов, в которой стольким людям пришлось так плохо; и провёл все эти годы, условно говоря, с ножом в руке.
Быть может, мы могли бы быть чуть менее безжалостными, если бы нашли себе какое-то уже существующее дело, которое могли бы счесть достойным для приложения к нему наших сил? Но такого дела не существовало. Мы сами должны были определить то единственное дело, которое нам стоило поддержать, и сами должны были заняться им. И кроме нас не было ничего, что мы бы могли счесть достойным уважения.