За каждую пядь земли...

На Крещатике нас застала воздушная тревога. Пришлось забежать в убежище, переждать минут пятнадцать. Когда вышли на улицу, оказалось, что мы находимся рядом с парком имени Шевченко. Со стороны Днепра веяло прохладой, и мы решили погулять по тенистым аллеям парка.

В разговоре выяснилось, что Александра Николаевича постигло большое несчастье: в госпитале после тяжелого ранения лежит его сын Николай, рядовой-пехотинец. Меня это сообщение поразило до глубины души. Колю я помнил высоким и сильным подростком, таким же прямым и откровенным, как отец.

— Вот, брат, и поседел в заботах о нем, — тяжело вздохнув, сказал Стручков. — Не зря говорят, что дети — наша радость и наше горе... Одно меня спасает — работа.

Тут-то я и услышал, что Стручкова прислали в Киев из Москвы со специальным заданием. Ему, комиссару Управления оборонного строительства Красной Армии, поручили ознакомиться с состоянием старых укрепрайонов в полосе Южного и Юго-Западного фронтов и объективно [192] доложить о положении дел Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову...

Я посмотрел на часы. Пора было уезжать. На улице стемнело. В парке тихо, безлюдно. Лишь изредка невдалеке слышался шум проносившихся автомобилей да мягко шуршала галька на днепровском пляже внизу. Возложив все наши надежды на мудрость партии, силу и выносливость советского солдата, трудолюбие и самоотверженность народа, мы дали друг другу обещание отдать все силы делу разгрома врага.

К счастью, это была не последняя встреча...

Через 20 минут я прибыл в танковый батальон, колонна которого уже была готова к маршу. Той же ночью батальон прибыл в корпус и поступил в распоряжение командира 40-й танковой дивизии полковника М. В. Широбокова.

* * *

День 8 июля запомнился мне надолго. И тому было несколько причин.

Части корпуса к утру полностью вышли за реку Случь в Ужачинские леса. После многосуточного напряжения и непрерывных боев воинов неодолимо клонило в сон. Пошатываясь, трясущимися от усталости руками, с трудом открывая слипающиеся веки, бойцы и командиры наскоро расстегивали потемневшие от пота и пыли воротники гимнастерок, падали на траву и сразу засыпали, кто около танка, кто на снарядных ящиках у своих орудий, кто просто там, где застала команда на отдых. Самым желанным и сладким был в тот момент сон.

Спали несколько часов подряд с оружием в руках, вскакивая при малейшем шорохе. Бодрствовали только связисты. Превозмогая усталость, они тянули провода, соединяя КП корпуса с частями. Бодрствовали также часовые и проверяющие посты. А после отдыха все бросились к водоемам и лесным ручейкам: мылись, плескались, брились, стирали портянки и даже обмундирование. С утра припекало солнце, и одежда высыхала за полчаса-час. Переодевшись, люди на глазах преображались: выглядели бодрыми, веселыми, посвежевшими.

Но солдат есть солдат. Не только о себе заботится он на войне. По команде, а как правило, самостоятельно, по собственной инициативе бойцы брались за чистку личного оружия, танков и орудий, за мойку автомашин и мотоциклов. [193]

Генерал Фекленко приказал: к 14.00 привести в полную боеготовность всю технику, накормить горячим обедом личный состав, произвести учет наличия боеприпасов, горючего, продовольствия и доложить в штаб корпуса обобщенные данные. Комкору и его штабу нужно было знать истинную картину состояния войск.

Еще с утра все части облетела радостная весть: прибыло пополнение, да еще какое — целый батальон, и, главное, в его составе только новенькие тридцатьчетверки. Пусть их и немного, но они — первое пополнение, а на него надеялись все, от рядового танкиста до командира корпуса. «Сейчас дали батальон, чуть позже получим полк, а там, глядишь, и дивизию. Дадим фашистам жару!» — радовались танкисты. Да и батальон — дело не шуточное. Теперь можно будет опять помериться силами с фашистами!

Воспрянул духом и Николай Владимирович Фекленко, а больше всех, конечно, Михаил Васильевич Широбоков, которому комкор передал эти танки.

А вот чего никто не ждал в тот день, так это почты — газет и писем. Я уже говорил, что отдел политической пропаганды корпуса принял ряд мер, чтобы наладить их доставку. Удалось все же нашему неутомимому Николаю Васильевичу Емельянову и его добровольным помощникам разыскать и расшевелить полевую почтовую станцию армии, помочь ППС произвести обработку корреспонденции, разыскать и вернуть попавшие в суматохе не по адресу письма и все это на двух «зисах» доставить прямо на КП под Федоровку. Машины пришли еще утром, но мы с генералом приказали: пока личный состав не отоспится, не приведет себя и оружие в порядок, известие о почте держать в секрете.

Приказ был выполнен неукоснительно: даже мне, генералу Фекленко и полковнику Девятову письма из дому были вручены только после обеда, в тот самый момент, когда почтальоны из дивизий на мотоциклах увозили почту в свои части. А чтобы нам не было обидно, Н. В. Емельянов, вручая письма, извлек из планшетки свое собственное, полученное от жены, и показал:

— Смотрите, не распечатал. Читать будем вместе.