За каждую пядь земли...

Развернув на столе рабочую карту, Девятов взял в руки карандаш и стал выкладывать свои соображения. Он считал, что наш контрудар не привел к желаемому результату — к разгрому 1-й танковой группы фон Клейста потому, что недостаточно был подготовлен. В результате удары наносились, как говорится, не кулаком, а растопыренными пальцами.

— Обрати внимание, Иван Семенович, на такую особенность, — водя карандашом по карте, сказал он. — 8-й мехкорпус контратаковал в двух расходящихся направлениях: на Радехов — одной группой, а на Дубно — другой. Силы самого мощного нашего корпуса, полностью вооруженного танками Т-34 и КВ, по сути дела, были раздроблены. Наши с Рокоссовским корпуса тоже били в разные точки. А вся беда в том, что на подготовку этой операции было отпущено слишком мало времени. Вот и получилось, что действия всех стрелковых и механизированных корпусов, принимавших участие в контрударе, по существу, не были согласованы, единое управление ими не осуществлялось… Суди сам, я, как начальник штаба корпуса, не получил за истекшие сутки ни одной директивы, ни одного указания, хотя нужда в них была, и немалая. Устойчивая связь со штабом армии, а также между действующими корпусами не была обеспечена в полной мере. А потому каждый действовал сам по себе. Нужен пример? Пожалуйста. Наш корпус, группа Попеля и 36-й стрелковый корпус Сысоева с трех сторон ворвались на окраину Дубно. Ворваться-то ворвались, а завершить операцию по освобождению города не смогли. Не говорю уж о полном господстве вражеской авиации над районами боевых действий…

— Кузьма Демьянович, твое мнение известно комкору?

— Конечно. Все это мы обсуждали в твое отсутствие. Более того, наши взгляды полностью совпадают. Час назад генерал высказал их командарму.

— И как он реагировал?

— Выслушал очень внимательно. А ответил так: «Во многом вы, товарищи, безусловно, правы. Эти недостатки мы тоже видим. Но контрудар показал и другое: войска Красной Армии умеют воевать и побеждать даже такого сильного врага, каким является германский вермахт. Мы разгромили несколько его соединений. Но наша беда, вы это тоже подметили, в том, что не хватает авиации, мало хороших современных танков, а у меня, командарма, совершенно нет резервов. Они на подходе, но пока их нет. У генерала Кирпоноса с этим делом тоже не лучше. Потому и отводим войска, уплотняемся, чтобы высвободить несколько дивизий и получить возможность бросать их туда, где нужен перевес в силах…»

За пологом палатки послышался шум приближающегося автомобиля. Машина остановилась, захлопали дверцы, раздался бас Николая Владимировича Фекленко:

— Девятов у себя?

— Так точно, товарищ генерал, — послышался голос майора Казакова. — Полковой комиссар тоже здесь, у него.

— Вот и чудесно. Все в сборе. Обговорим задачи…

На промежуточных рубежах

Отход

На правом фланге нашего корпуса в полосе действий 40-й танковой дивизии и вдоль всего фронта 9-го механизированного отход начался утром 27 июня. Жизнь показала, что сделано это было весьма своевременно. Несмотря на наши успешные действия, противник, собрав силы, одновременно ударил мощными танковыми клиньями в стыки дивизий и корпусов 5-й армии в общем направлении на город Ровно и со стороны Луцка, и со стороны Дубно. В этой ситуации у командарма не могло быть иного решения.

И все же не просто было убедить бойцов, а нередко даже и командиров в необходимости отхода. Многие никак не могли смириться с тем, что мы должны свернуться в колонны и отступать, оставляя отвоеванную родную землю, с которой сумели выбить врага. Помню, кто-то из артиллеристов даже спросил меня: «А может, это вредительство, товарищ полковой комиссар?..»

Тревога воина не удивила меня. Гитлеровцы не только совершали диверсии чисто военного характера, но и усиленно распространяли через своих агентов, одетых порой в форму командиров и политработников Красной Армии, слухи о предательстве вышестоящих командиров и комиссаров. Враг не брезговал самыми гнусными средствами, чтобы подорвать боевой дух личного состава частей и подразделений, снизить их боеспособность, вызвать недоверие к своим командирам, к родной Коммунистической партии, к Советскому правительству. Особой атаке со стороны фашистской подпольной и открытой (листовки, радиопередачи) пропаганды подвергался политсостав, комиссары: так и только так называли нас, политработников, фашисты с первого дня войны.

Но, несмотря на оголтелую вражескую агитацию, боевой дух войск оставался высоким. Ложь, которую распространяли агенты противника, находила благоприятную почву лишь среди маловеров, трусов и предателей, затесавшихся в ряды Красной Армии. Но таких были считанные единицы. Никаким влиянием в коллективах они не пользовались, а их попытки повторять провокационные измышления вражеской пропаганды и распространять провокационные слухи тут же решительно пресекали сами бойцы и командиры.