За колымским перевалом

Жарченко открыл дверцу машины, усадил Таню, поставил на сиденье между ней и шофером банку с золотом. Уже в кузове машины вспомнил настороженный взгляд шофера, которым тот скользнул по банке. Вспомнил, но решил, что это неоправданная подозрительность подсунула ему улику, и тут же забыл о встревожившем его взгляде.

На прииске не успели как следует оправиться после дождевого паводка, как навалилась новая забота.

К середине июля опять установилась жаркая, изнуряюще душная погода. Через неделю после затяжных Дождей, завершившихся неожиданным ночным заморозком и обильным снегопадом, все вокруг высохло, и снова заполыхали лесные пожары. Сизая гарь заполнила долины, скрыла от глаз сопки, заволокла небо и лишь в зените оставила место для солнца, которое чуть ли не сутки висело над головой ослепительным оранжевым гривенником. Воздух настолько загустел, что дышать было тяжело. Томительная духота преследовала всюду: на улице, в лесу, даже на берегу рек и тем более в помещении. Людям не верилось, что они живут на Крайнем Севере. Днем и ночью над тенькинской тайгой стояла настороженная тишина, казалось, все живое притаилось в ожидании беды.

Ручьи и небольшие речушки пересохли. Горняки делали запруды, выкапывали глубокие ямы, перегораживали ручьи плотинами. До промприборов, работавших в верхней — части долин, протягивали километровые трубопроводы. И все-таки воды не хватало. Жара окончательно измотала людей, перепутавших дни и ночи, забывших, что такое выходной. Тарков и Тургеев продолжали носиться галопом по району, неожиданно появлялись на полигонах и в шахтах. Они сами видели, насколько осложнило работу на промывке песков безводье. Но все разговоры об этом пресекали окриками: «Собирайте воду, делайте плотины. Работайте на оборотке». И снова исчезали на несколько дней.

В последних числах июля всех директоров приисков вызвали в райком партии на внеочередное бюро. Вопрос был один, звучал как колокольный набат: «Причины провала добычи золота и меры, обеспечивающие ликвидацию задолженности и безусловное выполнение годового плана».

Бюро было шумным. Попытки директоров объяснить причины, просить помощи у горного управления, райкома пресекались, тонули в грохоте обвинительно-разгромных) выступлений, в репликах и бесконечных вопросах Тургеева, Дубовцева и самого Таркова. Остальные члены бюро сидели оглушенные, подавленные, растерянные. Заседали без перерыва четыре часа, и под конец на лицах всех участников, пылавших жаром, было одно единое выражение — полного отупения.

Тарков то и дело пил воду, вытирал пот с лица и шеи и, казалось, не знал усталости. Неожиданно, не дождавшись конца выступления Дубовцева, первый секретарь зычно произнес:

— Ну и хватит. Повторяться начинаешь. Ты же видишь, что они не собираются выполнять месячный план, — Тарков обвел глазами осунувшиеся лица директоров, — знай себе палят по членам бюро объективными причинами. А на задание райкома вообще плевали. И ты, Жарченко, не кривись. Сегодня мы ведем разговор о дополнительном задании.

— Каком по счету?

— Последнем! Трудности были, но я не помню за пятнадцать лет, которые я провел в тайге, ни одного года, чтобы промывочный сезон был бархатным. Дело в нашей с вами, товарищи директора, неорганизованности. Нет должного порядка на приисках. И в этом повинны лично вы. Работаете через пень-колоду. Мы вынуждены вас подстегнуть, предлагаю объявить выговор с занесением в учетную карточку всем, кто допустил срыв задания райкома.

В кабинете установилась тягостная тишина.

— Всем? — негромко спросил Кубашов.

— Да! Всем!

— Но их же восемь!

— Я не инспектор ЦСУ, и не мое дело их пересчитывать. Еще раз повторяю, партийную ответственность должны нести все директора приисков.

— За какие же грехи Жарченко попал в эту упряжку?

— А ты не понимаешь? Да он хуже, опаснее любого из них! — Тарков ткнул карандашом, зажатым в кулаке, в сторону окончательно приунывших директоров. — Наше социалистическое общество сильно и могуче прежде всего тем, что мы воспитали человека новой формации, нового сознания. Для него превыше всего общие интересы, а наш уважаемый Жарченко плевал и на интересы управления, и на интересы района! Он один может выручить своих коллег, которые попали сегодня в беду, но не желает. И ты хочешь, чтобы я… чтобы члены бюро…

— Я хочу одного, Сергей Валентинович, — не выдержал Кубашов, — справедливости. У Жарченко, насколько мне известно, нет шального золота. Его коллектив, как и все остальные, в поте лица добывает металл в пределах наш же установленного для них плана. Почему же работники прииска «Восточный» должны…

— Тебе не кажется, Кубашов, что в защите этого индивидуалиста, отщепенца в славной семье тенькинских горняков ты зашел далеко? — Тарков пытался спрятать свою растерянность перед логикой Кубашова за привычной грубостью. — Ты мешаешь бюро проводить жесткую линию.

— Жесткую, но не жестокую! И жесткость должна быть степенью справедливой, твердости. А если наказывать решили всех, то какая мера партийного воздействия будет применена к Тургееву?