За колымским перевалом

— Дайте мне людей, Петр Савельевич. Людей дайте! Технику не надо. Бог С ней. Из старья что-нибудь соберу. А вот рабочих — подбросьте.

Жарченко вплотную подошел к Бутурину.

— Запомни, кончились те времена, когда мы с тобой людей без счета могли выставлять на каждую колоду. Теперь рабочие по оргнабору едут из центральных районов страны.

— У кого язык повернется назвать их рабочими? Какой уважающий себя мастер бросит семью, работу и на три года покатит холостяковать в тайгу? Алиментщики, что от детишек прячутся, или запивохи не приведи бог!

— Был бы рядом Тарков, он тебе за эти речи такую демагогию приписал — забыл бы как жену звать.

— Нашли пугало — Тарков! Тоже мне, фигура с перегаром, — Бутурин сплюнул.

Жарченко повернулся и пошел напрямую через ручей к промприбору. Неожиданно остановился на середине ключа, хотел шагнуть, но задержал ногу, пристально всматриваясь в воду. В прозрачной струе ярко блестели желтые искорки пирита, устилавшего дно.

— Видишь? — Директор опустил сапог, носком его ковырнул песок. Пирит исчез в потоке воды. — Не все то золото, что блестит. Уж мы-то повидали с тобой за двадцать таежных лет всяких людишек. А вспомни, сколько среди отпетой сволочи, среди уголовников находили людей толковых. Так что оргнабор не причесывай одним гребешком.

— Расческа-то у меня как раз одна! Вот она! Бутурин извлек из кармана потрепанную книжку. — Как поп с библией, так и я с ней не расстаюсь ни днем, ни ночью. А что толку? Разве это расценки? Кандалы это, а не научная система оплаты труда. Руки скрутили — не размахнешься.

— К чему это ты?

— Да обошелся бы я без людей этих. Разве числом рабочих рук решается дело? Сколько прошу: дайте мне аккорд. Сама суть оплаты за конечный результат всю бригаду в кулак стянет, место каждого определит, лишних людей на показ выставит. Сами пядей во лбу, армия технологов и нормировщиков не придумает лучшего.

— Я же тебе говорил, нет у меня прав на это.

— Права директора должна определять полезность производству, а не слепое подчинение мудреной инструкции, придуманной каким-то чиновником, который забыл, когда последний раз в шурф залезал или к промприбору подходил. Вы же проверяли на практике аккорд и видели, какие чудеса вытворяют те же работяги!

— Видел! Как же! — зло хохотнул Жарченко. — В приказах Тургеева: «За самоуправство, за нарушение финансовой дисциплины, за… за,» — устанешь перечислять. Две трети своей энергии директорской я трачу на то, чтобы вот этим лбом прошибать указующие запреты.

— Значит, мы так и подохнем здесь, на полигоне, в тисках повременки и бестолковой сдельщины: неужто не видят там, в главке, что мы отучили людей честно и в полную силу работать?

— Ты кому все это говоришь? Я тебе что, ревизор из Минфина?

— Был бы ты из тех мест — разговор бы у нас состоялся другой. Те первым делом карман оттопыривают, да пошире. Вот над кем власти нет.

На вершине отвала показался горний мастер. Оглядел полигон, по которому деловито сновали два бульдозера, увидел директора, подошел.

— Петр Савельевич, на шестом полигоне все подготовлено к массовому взрыву. Вас ждем.

— Молодец!радостно потер ладонями Жарченко и хлопнул Бутурина по плечу. — На неделю раньше графика одолел такой полигонище. Пошли глянем, как громыхнет на всю долину.

— Глянуть-то мы глянем. Только думал я, что вы…

— Ну раз думал, то и делай так, как думал.

Начальник участка посветлел лицом, но посмотрел на директора недоверчиво.

— Неужто разрешаете?

— Приказа письменного не будет. Если поверишь моему устному разрешению) переводи всех рабочих, занятых на промывке песков, на аккордное задание. Платить будешь не за кубы и человеко-смены, а за пуд золота! Подробности узнай у начальника отдела труда и зарплаты. Мы с ним уже испробовали аккорд в бригаде слесарей-монтажников.

Жарченко отказался сесть в кабину грузовика, почти насильно усадил туда мастера. Одним прыжком махнул через борт в кузов к Бутурину.

На дороге показался рабочий с красным флажком в руке. Машина остановилась.

— Где взрывник? — спросил Жарченко, Рабочий ничего не ответил, повернул голову в сторону долины и резко свистнул. Подождал.

— Молчит что-то. Сейчас схожу узнаю.

Жарченко присел на краешек гранитной плиты, снял сапог, размотал портянку. Сорвал листок с кустарника, заложил между пальцами и снова обулся.

— Только чур, никому не трезвонь. А то Тарков прихлопнет нашу задумку.

— Давно я смотрю, — заговорил Бутурин, — как вы клюете Таркова. Да толку не вижу. — Он рванул ветку шиповника. — Вы его вот такой колючкой, а он на вас кувалду поднял. Грохнет, так ваша жена в гробу одну фетровую шляпу крышкой прикроет. Что вы один, да еще подчиненный ему начальничек, сделаете?

— Ну уж, не один! Помнишь партконференцию?

— А-а-а! — Бутурин с остервенением хлопнул по голенищу, сапога веткой. — Комариный писк! Не то все это!

— А что, по-твоему, то?

— Мы, горняки, рабочие-коммунисты, должны сказать свое слово. Нам бояться нечего — приисковое ярмо везде найдется. Все стены заклеены: требуется, требуется!

— Что же мне, в набат ударить?

Бутурин, разгоряченно дыша, облизал языком пересохшие губы.