За милых дам! Весёлые байки, анекдоты, рассказы и повести о женщинах и для женщин

В 80-х годах она работала преподавателем в Институте управления. Принимала экзамены. И к ней всё время лезли со взятками и дарами.

Однажды я позвонил ей и голосом кавказца сказал:

– Галына Ывановна, это Тенгиз из Сухуми. Спасибо вам, что поставили тройку моему племяннику. Давайте я завезу вам мешок фруктов – хурма-мурма, персики-шмерсики.

Галя закричала:

– Что вы, что вы, я поставила тройку, потому что он ответил на тройку. Я ничего не возьму.

Я своим голосом говорю:

– Гальк, бери, чего ты отказываешься?

Она по инерции продолжает:

– Как это возьми? Это же взятка. Я советский преподаватель, я не позволю.

– Ну и дура ты. Он назад всё увезет, останешься без хурмы.

– Кто это? – кричит Галя.

– Да я это, Лион.

Долгая пауза.

– Тьфу ты, а у меня действительно один кавказец тройку недавно получил.

И самое интересное, что через неделю позвонил кавказец и начал говорить с акцентом:

– Галына Ывановна…

Малышева сказала:

– Лион, это уже не смешно.

Повести

Татьяна

Господи, сколько раз обещал себе не спрашивать, за что меня бьют.

С тех пор как били меня на тёмной ночной болшевской улице человек десять подонков, а я всё спрашивал в грустном недоумении:

– За что?

А действительно, за что?

Дело было давно. Мы были с моей девушкой на танцах в доме отдыха «Болшево». Девица моя, как я сейчас понимаю, была не слишком хороша собой, да и добрым характером не отличалась, но для меня она была лучшей, поскольку являлась первой в жизни женщиной, и я по ней просто умирал.

Мы приехали в дом отдыха с моим другом Голышевым, ныне артистом, и оба влюбились в неё. Я-то точно влюбился. А она нас разыгрывала, и не в переносном, а в прямом смысле этого слова. Сказала, что мы оба ей нравимся, но она не знает, кого из нас выбрать, поэтому, кто угадает, в какой руке берёзовый листик, тот и будет с ней. Голышев отгадывал первым. Ладошка оказалась пустой.

Потом я спросил её:

– А если бы он указал на другую руку?

– Тогда бы из этой руки так же незаметно выпал листочек.

Нам, мужчинам, кажется, что мы выбираем. На самом деле она выбрала меня. В ночь после «выборов» мы с ней решили пойти далеко-далеко в поле. Было темно, и где-то минут через пятнадцать ходьбы мы с ней упали на траву. У меня это было впервые, и я совсем не соображал, что происходит. Во рту пересохло, в глазах потемнело, сердце зашлось, и сразу всё кончилось, а я всё целовал и целовал её губы, не мог оторваться. Мы так полночи на этой тропинке и проторчали.

Голышев обижался на нас недолго. Он был моим закадычным другом, посвящал мне стихи, и её выбор не стал для нас поводом для ссоры.

А где-то недели через три мы с ней снова приехали в этот дом отдыха. То ли тянуло на место преступления, то ли просто негде было ночевать. А здесь, в Болшево, за два рубля можно было на сутки снять комнату в деревенской избе.

И вот на танцплощадке шпана надралась к симпатичному парню, моему знакомому. Такой красавчик, высокий, широкоплечий. Однажды я увидел, как он сидел с моей возлюбленной на лавке, и рука его лежала на её руке. Противно, конечно, но парень всё равно был симпатичным, и я за него вступился.

Когда ушли с танцев, я вдруг каким-то десятым чувством уловил кулак, занесённый надо мной. Пригнулся, и пьяный тип пролетел в канаву, но за ним бежали ещё несколько типов, тоже пьяных. Я кинулся бежать по улице. Девица моя потом недоумевала:

– Ты же от них оторвался, зачем ты остановился?

Я бежал по прямой, а они стаей обходили меня сбоку, но я бежал быстрее, и вдруг, шагов за десять от своей калитки, остановился. Зачем? Почему?

Потому что я хотел понять за что. Я никого не трогал, не бил, я только словесно вступился за того парня. Его не тронули. А меня окружили и избили. Били и руками, и ногами. Хорошо, что не упал.

Потом кто-то спугнул стаю, и я ушёл за калитку. Я не мог прийти в себя. Было жуткое возбуждение. Когда уже все разошлись, я вышел на улицу. Там стояли двое. Один раздражённо сказал мне:

– Чего ты всё спрашивал за что? За то, что ты слабее. Понял?

Так вот через двадцать лет я опять спрашивал: «За что она меня?» Глупый вопрос. Позорный.

Как сказал один мой друг, женщина – хищник, кошка. И если мышь лежит перед ней неподвижная, то кошке уже неинтересно с ней играть. Какие же они, кошки, красивые, нежные, какая у них, у кошек, грация, как они прекрасно движутся, лёгкие, ласковые, если ты человек, а если ты мышь, то нет хищника страшнее кошки.

Она стояла у служебного лифта в театре, а мы шли с завлитом. Я её увидел не сразу. Почувствовал, что кто-то на меня смотрит. Я много лет дружил с этим театром, и она меня, конечно же, знала. И естественно, я с ней заново жил. Так она на меня смотрела, что не заговорить было невозможно.