За милых дам! Весёлые байки, анекдоты, рассказы и повести о женщинах и для женщин

Две первые – неприличные, поэтому не буду их здесь приводить, а на Доронину и так все знают, поэтому тем более.

Осенью, когда вернулись в Москву, я их все перепечатал, один экземпляр отдал Гафту, один оставил себе, а третий подарил Тате, общей нашей знакомой. Ну, и пошли они гулять по стране, правда, припечатали туда и то, что Гафт не писал.

Но не об это речь, а о том, что влип я в эту историю с Татьяной так, что не знал, как выбраться. Причём дал себя растоптать и унизить. Как это могло произойти, до сих пор понять не могу. Однако это произошло.

Когда-то классик сказал: «Удержи меня, моё презренье, я всегда отмечен был тобой». Не удержало. Хотя, надо сказать, что и я далеко не подарок и совсем не безобидный мальчик. Если вспомнить женщин, с которыми я встречался всерьёз, то им пришлось из-за меня переживать. Характер у меня, прямо скажем, поганый.

Если вы помните, в начале этой повести я вам рассказал о девушке, с которой познакомился в Болшеве. Назовём её Настя.

Вот с этой Настей, моей первой женщиной, мы провстречались целый год. С большим трудом я с ней разошёлся. Продолжая скучать по ней, по Насте, уже встречался с другой – весёлой, жизнерадостной и экспансивной девушкой Галей. А Настя вдруг после большого перерыва позвонила, и вот я ей устроил «жуткую» месть. Прошу обратить внимание на то, что мне в ту пору было двадцать два года.

И вот она мне позвонила. Никак не могла отстать. Зло брало, что я от неё освобождаюсь. Она в Люберцах в общаге жила, а тут комната в Москве уплывает. В общем, позвонила. И я её пригласил к себе. Чего только я от неё до этого не натерпелся, включая аборт от какого-то мерина, списанный на меня, доверчивого дурака.

Приехала она в новой шубе, наверное, взяла у кого-нибудь поносить, чтобы поразить моё воображение, показать, в каком она теперь наряде. Шуба была искусственная, голубая, чудовищно хороша.

Вошла Настя в прихожую. Долго снимала эту крашеную шубу.

– Проходи, – говорю. – Рад тебя видеть.

И что интересно, действительно рад. А сердце просто из груди выпрыгивает.

Она проходит в комнату, садится за стол и видит, что в постели лежит какая-то незнакомая ей женщина. А именно – Галка. Одни глаза чернеют над одеялом. Глаза, устремлённые на Настасью.

– Ну как, – говорю, – живёшь?

– Нормально, – говорит, а у самой лицо аж задёргалось. Но справилась с собой. Посидели молча.

Она говорит:

– Я пойду.

Я говорю:

– И чайку не попьёшь?

– Нет, – говорит, – как-то не хочется.

– Ну да, – говорю, – расхотелось.

Она говорит:

– И не хотелось.

Встала и пошла, сверкнув зло в Галкину сторону.

Я ей шубу подаю.

– Красивая, – говорю, – шуба.

Она криво улыбается.

Прошла мимо окна и с той же улыбкой лицо на меня повернула.

Через двадцать минут звонок.

– Сволочь ты.

– Это точно, – говорю.

– Ненавижу тебя! – И трубку швырнула.

Галка встала. Пьёт чай.

– У меня руки трясутся.

Снова звонок.

– Зачем ты это сделал?

– А ты по-другому не поймёшь.

– Негодяй! – И опять трубку швырнула.

Через десять минут снова звонок.

– Я без тебя жить не могу. Я тебя люблю.

Я чуть не плачу, но говорю:

– А что тебе ещё остаётся.

– Ты можешь что-нибудь сказать?

– Могу. Люби дальше.

Так всё это и закончилось.

Еще лет через пятнадцать я её встретил. Случайно. Поговорили. У неё уже ребенок был от кого-то, с кем она разошлась. Судилась с его родителями за квартиру. Но что это я так жестоко поступил с ней. Просто уже не было выхода. Я был к ней привязан первой взрослой любовью.

Этакое тепличное создание, отличник, пишущий стихи. Только окончил техникум. Только работать начал. И вдруг это «счастье» на меня свалилось в том самом доме отдыха «Болшево». За год, что я с ней встречался, чего только не было. Она врала на каждом шагу, изменяла направо и налево. Хамство шло непрерывным потоком. Хорошо было моему другу Голышеву. Ему она отказала. Голышев женился на тихой, милой, симпатичной девушке. Детей нарожала троих.

Голышев так и не узнал, что такое любовь-вражда. Когда ненавидишь, а расстаться не можешь, затягиваешь с каждым днём эту петлю и вырваться не можешь.

В донжуанском списке Пушкина сто четырнадцать женщин. У Мопассана где-то сказано, что к сорока годам нормальный мужчина имеет около двухсот женщин. Сегодня, по сравнению с концом XIX века, нравы куда свободнее. И жить начинают раньше. С 13–14 лет. Мне кажется, что это не зависит от века, и процесс этот не идёт по нарастающей. Сексуальная свобода имеет свои отливы и приливы.

В Швеции с приходом сексуальной революции сократилось количество разводов. Но, может быть, у них и количество браков сократилось. В 60—70-х у нас в стране не было такого разврата, как в 90-х. Сказались общественные запреты и комвоспитание. В 80-х, когда всё стало можно, хлынул мутный поток порнографии, и пошло, и поехало.