За Морем Студёным

От третьей бочки вниз шла белая полоска. Длинная белая кость. А снизу на Софрона смотрел большой, белый череп. С большими чёрными глазницами, и раскрытой челюстью. «Что ж это?!» — подумал молодец, и быстро поднял голову. Но всё же осторожно подвинул костяную руку ближе к свету. И заметил, что на желтоватом пальце у мертвеца что-то сверкнуло. Серебряное колечко. Он снял перстень и, повернувшись к свету, стал его разглядывать.

«Ну-ка…» — буркнул Софрон. Наверху что-то заскрипело. Он посмотрел туда. Свет резко стал сужаться. Крышка с грохотом рухнула! И свет померк. Повсюду — кромешная тьма. Следом свалилась на каменистый пол деревянная лесенка. «Упаси, Боже!» — вскрикнул молодец.

Где-то вдалеке что-то повалилось. В темноте раздалось протяжное тонкое шипение и шелест. Звук становился всё сильнее… Софрон присел на корточки и стал судорожно возить руками по полу. Он резко схватил рукой деревяшку, другой рукой — вторую. Взявши лестницу, он неистово махнул ею вверх. Она шумно ударилась о крышку, та отлетела вверх. Пролился яркий свет. В погреб хлынул холодный свежий воздух.

Дрожащими руками Софрон подставил лесенку к сияющему отверстию над головой. Быстро полез наверх — и вылез. Ступив на пол избы, распрямился, и с силой захлопнул крышку погреба.

Молодой купец перекрестился, рванул к выходу из разрушенного терема, и выскочил оттуда. Шла метель. Под её напором гнулись берёзки, воющим ветром заметало всю округу — чёрно-бурые просторы побелели и покрылись снегом. Софрон, прищурившись, всмотрелся вдаль. Там был его друг в коричневом кафтане, с двумя лошадьми, на том же месте. Софрон торопливо пошёл к нему. Он ощупал свой пояс. Достав оттуда серебряный перстень, остановился. Повертел, поглядел на него и засунул обратно. Ещё раз перекрестившись, он сказал: «Слава тебе, Господи! Пить надобно поменьше…».

…

В избе, напротив небольшой, покрытой зелёными изразцами, печки вытянулся стол. В печи с треском тлели дрова, горел огонёк. Её пламя, вместе со стоявшими на столе свечками, освещало всю комнату.

На столе валялись серебряные монетки, мешочки и бумажные свёртки. Товарищи, склонившись над столом, опёрлись ладонями о его поверхность.

— До Петрова дня должны поспеть к Архангельску! — говорил Михаил. — За провоз и корабли, Софрон, с тобою в складчину будем платить — не забывай. У дружка-то твоего есть чего продать? Купеческий же сын… вроде как.

— Вроде ничего не везёт, — ответил Софрон.

— Да. Если что, в пути постараюсь быть полезным, — сказал Иван.

— Ну и славно! — воскликнул Михаил, и призадумался. — Значит… к Вологде сначала. А там что у нас? Рыба, сало, ворвань… немного белок и бобров. Потом в Устюг?

— В Устюг, — подтвердил Софрон, — к братьям. От них смолы и воску наберём, а отсюда кож и ремешков погрузим, да парчи немного.

— Там, говорят, в Архангельске можно столько вина раздобыть фряжского — на всю жизнь! — усмехнулся Фёдор. На его плечах была накидка, он держал руку на поясе, на рукояти сабли. Сабля покоилась в изящных ножнах, с яркими серебряными орлами. Вместо глаз у орлов сияли рубины.

— Можно! — весело ответил Михаил. — А чего там только нельзя раздобыть? Злато и серебро… Сахар, да перец, да пряности всяческие! И жемчугу можно, и тканей добротных, — он увлечённо продолжал, взмахивая руками, — и зеркальцев чудных, и каменьев, и много-много чего ещё! У немцев есть такие штуковины, которыми они положение своих кораблей в окияне определяют! И другие есть вещицы любопытные…

— Только не хватает им сокровищ царства Индийского, — заметил Иван. — Они бы туда с радостью приплыли! Если б чрез студёное море путь был удобный. Но из-за льдов многих не могут. Поэтому только в Архангельске останавливаются, и с нашими гостями торгуют, — он продолжал, водя пальцем по столу. — Если от Архангельска к Ярославлю выйти… а потом по Волге к Астрахани — то так можно и до Персии доплыть! Аглицкие люди по тому пути хотели б если не с индийцами, то хоть с персиянами торговать — ткани дорогие шёлковые по низкой цене покупать. Но царь наш покойный, Иван Васильевич, пущать их туда не велел!

— Откуда ж ты знаешь? — насмешливо бросил Степан. Узор его синего халата сверкал в лучах свечных огоньков. — Сам нигде никогда не бывал, и возрастом невелик — а о таких вещах рассуждаешь, словно всю жизнь в странствиях провёл! Купцом ещё называешься!

— Я о том читал в хрониках, и записках, — ответил, нахмурившись, Иван, — которые в Литве учёными людьми с немецких наречий и с латинского на наше переводятся. Да в основном-то они и есть на латинском, а я в этом наречии кое-что понимаю. Что с того, что я в тех странах не был?