За Морем Студёным

— Пять кораблей отправили. Возглавил их воевода Магеллан, португалин. Не ласков к нему был царь португальский — и потому ушёл он от него служить Каролу, кесарю ишпанскому. Отплыли осенью… тот остров, который Новым светом зовётся, очень велик! Чтоб его обойти, порешили к югу плыть. Наконец, к весне, уж приготовились обогнуть его — но попали в страну холодную, и каменистую. В той стране как лето приходит — так морозы лютые водворяются. А люди там живут здоровенные, в три аршина ростом! Пришлось зазимовать в том краю. Хотели иные воры, воеводу своего в цепи заковать, и корабли назад поворотить. Но усмирил их Магеллан — прождали зиму, то бишь лето, и нашли проход в огромную пучину… Конца и края тому морю не было, сто дней плыли — и многие тогда захворали, и померли. Но, всё ж таки, чрез сто дней плаванья, приткнулись к твёрдой землице. Сначала к островам Субусф… Мактан… Там воеводу островляне и прибили! Осталось два всего кораблика — и те к Молукицким островам пристали.

— Да, слыхал я что-то такое, — вставил Степан. — Умеют латиняне байки сочинять!

— Может и байки, — отвечал Иван, — а я думаю, что взаправду так было. О том плаваньи не один раз писано. В земельной, и в окиянской учёности — латинянам не откажешь.

— Откуда мы обо всём этом знаем? Погиб же твой Магеллан!

— А я вам до конца-то не дорассказал. Приплыл же ведь его товарищ домой с оставшимися, в ишпанскую-то землю — и сам обо всём поведал. Так вот… Тех Молукицких островов жители одною рыбою морской питаются, и хлебом, что сагом у них зовётся, и финиковыми ягодами. А пьют — сок, из листьев финиковых древес. По берегам у них жемчужины разбросаны, — Иван поднял кулак, — с яйцо куриное размером, или больше! А ещё такие люди там есть, у которых уши висят до плеч — одним ухом человек в жару, на солнышке, всю голову обворачивает, и от зноя охлаждается!

Товарищи смеялись, дивясь услышанному. Иван продолжал:

— Те островляне слова Божьего не разумели. Солнцу и луне поклонялись — мужем и женою их почитали… а звёзды — сыновьями их и дочерьми. Однако ж, хотя суть язычники — мир и покой среди них бытовал. Браней у островлян почти не бывает. Ихние князцы пределов своих расширить не пытаются — то у них считается неправедным. Живут же в добре, и в любви друг к другу. Живут по триста и по семьсот лет, как Адамовы и Евины правнуки! Ни разбойничества у них нет, ни человекоубийства, — печально вздохнул молодец. — Это к ним от христиан притекло. И к серебру, да к злату жадность, которого они не знали прежде! И обман, и чревоугодие… Из двух кораблей, токмо один домой вернулся. И людишек на нём оставалось из двухсот, только два десятка. Привезли они ишпанскому кесарю ароматных тех пряностей пудов бесчисленное множество. И за то им — великая похвала, и почести, и награда от него большая была!

— Вот это да! Все почти сгинули. Тяжко же им пришлось, — сказал Фёдор.

— Мне б такой кораблик с пряностями… — задумчиво буркнул Михаил.

Товарищи бодро обсуждали услышанную историю.

— Я прошлым летом в Дербенте был! — воскликнул Степан. — Расскажу вам потом об этом, такое приключение вышло!

— Твой рассказ можно будет как повесть записать! Для будущих поколений, какие Божьей милостью будут ещё на свете жить, — ответил Иван.

— Хм… Было бы чудесно. А кто писать будет?

— Ну, я мог бы, — улыбнулся молодец.

Путники встали походить, и размяться. Посмотреть на ночное небо… На носу корабля стояли Степан и Софрон.

— Слушай, есть к тебе просьба! — сказал рыжебородый купец. — Поспрашивай в Архангельске, у кого можно фряжского вина раздобыть. Виноградного! Чтобы высшего качества, понимаешь? Изысканного!

— Хорошо, поспрашиваю.

Впереди, откуда-то раздался шум — бульканье воды. Купцы встрепенулись, и направили свой взгляд на чёрную речную гладь.

Сзади ярыга с ружьём в руке, топая по дощатому настилу, подошёл к носу корабля, где стояли купцы:

— Вон, лодочка! — громко сказал он им, показывая рукой вперёд.

Все остальные подтянулись к носу.

Спереди, выныривая из ночной темноты, показалось судёнышко. Сидевшие в нём люди взмахивали вёслами, хлопая по воде. Степан взял у одного ярыги факел, и подошёл к борту. Лодочка поравнялась с купеческим судном.

— Пусти на корабль, умоляю! — жалобно закричал мужчина в потрёпанной белой рубахе. — Нас побили и ограбили!

Вереница людей, раздетых до рубашек, потянулась на борт дощаника. Лишь на одном был рваный вишнёвый кафтан. Степан с Фёдором помогли двум другим взошедшим вытянуть с лодки мужчину без сознания. Его понесли на руках. На белой рубахе, на груди, у него чернело кровавое пятно. Потом его уложили на доски. Один человек сказал купцам, ступая на борт:

— Поворачивайте назад. Мы сами на таком же корабле шли. Там такая ватага — все до зубов вооружены. У них и пищали24 есть с боевым запасом, и сабли. Отняли наш корабль, а нас на лодку посадили. И мы не сопротивлялись, только Никитка лаять стал на них, они его палицей пришибли. Да вроде живой, дышит.

Степан держал факел, его мерцающий огонь освещал лица стоявших друг возле друга людей: