За Морем Студёным

Степан замахнулся, и со всей силы воткнул лезвие в ладонь Афанасия. Он заорал. Кровь хлынула из ладони струёй.

Лысый купец подошёл к иконам — и закрыл их красной занавеской, спрятав горницу от взгляда святых. Потом, подбежал к одной из полочек, и взял оттуда толстый железный прут. Обернув один конец платком, он засунул другой в жерло печи.

— Ты сдохнешь! — решительно воскликнул Степан.

Немного погодя, он вынул раскалённый прут из печки. Быстро подойдя к лежащему, купец засадил калёную железяку прямо в глаз. Раздался оглушительный вопль! Мясо зашипело — кипящая кровь струилась из жуткой раны. Казалось, от этого крика лопнут окна. Степан сильней надавил на прут — в голове Афанасия что-то хрустнуло. Наконец, вопль закончился. Тишина.

…

Рыжебородый купец весело спускался по крыльцу, держа в руке блестящий золотой кубок с изумрудами. Он повертел его в руке, и подумал: «Какой красивый!».

Он спустился на землю. Справа послышался топот копыт. Через ворота прискакала лошадь. С неё спрыгнул молодой парень, кудрявый. Сашка Афанасьев тотчас бросился к купцу, и неистово заорал, достав из ножен сверкающий клинок сабли:

— Что ты натворил?! Где отец и мать?!

Подлетев к Степану, он замахнулся острой саблей. Купец выронил кубок.

Прогремел выстрел. От головы Сашки с брызгами отлетели алые куски. Его труп свалился на землю, у ног Степана. С правой стороны подошёл Фёдор с ружьём в руках.

Степан наклонился, поднял золотую чашу, и взглянул на мёртвое тело.

— Эх, ты! Добрый молодец. За делишки отца своего поплатился! — печально промолвил купец. — Федька, скажи, чтоб запалили здесь всё, как следует!

— Скажу, не волнуйся, — хмуро ответил товарищ.

Степан направился к человеку с факелом. Подойдя, сказал ему:

— Пошли за мною!

Они зашагали в сторону маленькой полуземлянки.

Зашли в неё — и оказались в темноте. Мрак разгоняло лишь дребезжащее пламя факела. Стали спускаться, топая по каменным ступеням. Раздавалось эхо.

Спустившись, побрели по каменистому полу. Было очень прохладно, и тихо.

— Дай-ка мне! — Степан взял у напарника светоч. Он чуть отошёл, и посветил — в свете огня показалась бочка. Ещё одна. И ещё бочонки.

— Какой у него погреб огромный! — восхитился разбойник.

— А то!

Степан вскрыл бочку — и окунул голову в душистое заморское вино, хлебнув побольше.

— Райское зелье! — весело воскликнул купец. Он набрал вина в дорогой кубок. Издали послышались шаги, шло несколько человек. — Собирай всех — напьётесь от души. Говорил я, какое это местечко обильное!

— Говорил, сударь — так оно и есть! — напарник тоже испил из бочонка. Степан направился к выходу.

…

Огромный терем охватило пламя, заливая тёплым алым сиянием округу. Его острые языки танцевали и взмывали вверх, к далёкому ночному небу. Раздавался треск. Стреляли искорки — обломки брёвен с гулом отскакивали, и падали на землю.

Лица Степана и Фёдора были освещены огнём. Товарищи стояли у пожарища. Жар обдавал их щедро, чуть не обжигая кожу.

Степан хлебнул вина из драгоценной золотой чаши.

— Какой же грех большой! — угрюмо воскликнул Фёдор, и перекрестился. — Прости, Господи…

Купец молчал, со спокойной улыбкой глядя на гигантское трескучее зарево огня.

— На, попробуй! — Степан дал кубок товарищу.

Фёдор осушил чашу, и швырнул её в сторону. Друзья пошли к воротам.

Забравшись на своих коней — они поскакали прочь, рассекая ночную тишину. За их спинами стоял пылающий терем.

* * *

Денёк был пасмурный. Софрон брёл по людному торжищу. Он вёл разговор со здешним посадским жителем.

— Ходят слухи, — говорил тот, — что сегодня ночью лихие люди убили гостя Афанасия Васильева. И двор его пограбили, и сожгли!

— Я ж его сына знаю, Сашку! — взволнованно отвечал Софрон.

— Вот как! Тогда будем надеяться, что, Божией милостью, живым остался. Как бы то ни было, теперь староста со служилыми за душегубцев хорошенько возьмутся! Этот гость, Афанасий, был человек именитый, и повинностей никаких, говорят, не нёс.

Сквозь толпу, грубо расталкивая людей, пробирался вперёд отряд стрельцов. Их было много, каждый держал в руке пищаль. Они торопились.

Молодой купец напрягся. Ему сделалось очень страшно…

Накрапывал мелкий дождик. По двору ходили люди, что-то таскали. Под навесом галереи, за деревянными резными колоннами стоял Степан, с Никитой зверем. Купец облокотился на бочковатый столбец. На купце был узорчатый синий халат. Никита стоял в меховом плаще.

— У меня была корчма в Ярославле, — говорил Степан. Он всматривался в серую даль. — Хмельные напитки мне Афанасий отправлял из Холмогор. Доход от корчмы мы пополам делили. Там были и мои люди, и его. Много лет всё шло чудесно. Но потом, в городе новый воевода сделался — по извету отправил к корчме людей своих, и приставов, чтоб погромить её. А холопов Афанасьевых след простыл! Афанасий, я знаю — он это всё задумал! Я взял добро, и убежал в Астрахань, а оттуда — в Дербент. То раньше была земля персидского царя, а ныне, султана турецкого…

— Что же… говоришь, сжёг он усадьбу твою? И жену твою убил?

— Я не любил её, но… да. И погубил слуг моих верных!