За Морем Студёным

— Я тоже! — ответил он по-русски. — Я жду тебя сегодня вечером!

…

Степан решил сходить в сад. Стояла жара. В полуденном зное, палимые солнцем, на скамье дремали двое янычар, прислонясь спинами к стене, закрыв глаза и похрапывая.

Журчали тоненькие струйки фонтанов. Степан прогуливался между сочными зелёными кустами, вдоль пруда. От воды веяло ласковой и свежей прохладой.

Возле пышного дерева, усеянного цветами, стояла юная девица в тёмном платье, худенькая и черноволосая. Купец, не теряя времени, устремился к ней.

— Как тебя зовут? — спросил он по-турецки, подойдя близко.

— Гюльсум, — спокойно ответила она, разглядывая и перебирая большие бледно-розовые цветы и бутоны. — А ты… торговец из России?

— Да! Меня зовут Степан.

— Я тоже не из этих краёв… Здесь очень милый сад, правда? — Гюльсум посмотрела в лицо Степану, от взгляда жгучих чёрных глаз его кожа покрылась мурашками. На её нежные и румяные щёчки падали чёрные локоны.

— Правда. Это какие-то необычные цветы! Я таких в жизни не видал. Очень красивые, — купец серьёзно взглянул на девушку, поправляя ей чёрный локон за ушко, — но прекрасней их, прекраснее всего в этом городе — это ты!

Гюльсум радостно улыбнулась. Она взяла край его распахнутого халата на груди, проводя пальцами:

— Твоя одежда, Степан, прямо как эти цветы! — ласково воскликнула она, смотря ему в лицо. Потом задумчиво добавила. — А твоя борода как… огонь.

…

Вечер. Но было ещё светло. Степан сидел возле Юсуфа, на мягких подушках, на полу — в просторной комнате. Под подушками были тёмно-красные ковры с невероятными узорами, в тысячах листочков и ромбиков которых терялся взгляд…

На коврах стояли серебряные кубки, и блюдца. Длинноногие наложницы в шёлковых юбках, наклонившись, наливали в чаши вино из расписных бело-синих кувшинов, и раскладывали по блюдцам инжир, виноград и большие сливы.

Степан и Юсуф неспеша ели фрукты, и пили изысканное вино. Звучала подвывающая струнная музыка.

— Сегодня во дворце встречали важного гостя, — молвил советник, и вздохнул. — Как же долго это длилось!

— Я слышал, в вашем Куране написано, что грешное дело — вино пить, — сказал купец, потягивая напиток из кубка.

— Так и есть! — спокойно воскликнул Юсуф. — Но для чего же Аллах установил этот запрет, если не для того, чтобы мусульманин был счастлив выпить немного вина, после долгого перерыва?

Степан почесал лысую макушку.

Перебирая струны толстобокой багламы28, молодой парень в светлой накидке — кудрявый и длинноволосый, с густой чёрной бородой — напевал какую-то восточную песню…

— У него голос соловья! — с улыбкой произнёс пожилой советник. — Этот прекрасный музыкант — перс, но несмотря на это он может петь на всех наречиях, какие только есть на свете!

— Правда? — нехотя отозвался купец. — Всех наречий я не ведаю… Пускай хотя б на русском что-то споёт!

Музыкант улыбнулся, и забренчал, напевая:

— Мать моя, Мари-ия… По полю ходи-ила…

Свечи разноси-ила — у Бога проси-ила…

Боже, наш, Бо-оже! Уроди нам ро-оже…

Степан одобрительно кивнул головой.

Друзья допивали вино. Комната, спустя время, окрасилась в алый цвет — из окна падали уже последние лучи заходящего солнца.

Кудрявый певец тянул, подыгрывая струнами:

— А-апо ксэно то-опо –

Кя ап аларйино-о-о!

Ирф эна корици-и фо-ос му, дэкаохто хроно-о,

Ирф эна корици-и фо-ос му, дэкаохто хроно-о…

— Это на каком? — спросил Степан Юсуфа.

— На греческом.

— Красивая песенка, о чём она?

— О молодой девушке, восемнадцати лет. Эта девушка из далёких, чужих краёв…

Купец глубоко вздохнул, смотря потерянным взглядом куда-то в сторону. От вина кружилась голова. Просторная комната, залитая багрянцем, мерцала и расплывалась.

Друзья, наконец, встали, и подошли к распахнутому окну. Оттуда дул прохладный ветерок.

Там, за окном — кромка неба налилась розово-алой краской. Слева — шумело море, тихо шелестя волнами по бережку. Справа громоздились жёлто-коричневые домики, поднимаясь, один за другим, на крутой склон. Взмахивая крыльями, летали и вскрикивали проворные чайки. Большое ярко-красное солнце медленно садилось за гору, стреляя тонкими красными лучами.

Юсуф спокойно, и сосредоточенно, говорил другу:

— Хусейн — молодой, неопытный правитель. Турки не так давно забрали Дербент у Персии. Он истребил множество его знатных жителей! Многих из них — несправедливо, и без какой-либо надобности. Он тронул тех, кого трогать было нельзя, — круглолицый советник угрожающе прищурился. — Тех, кто был дорог и мне.

Юсуф обнял купца, положив руку ему на плечо. Другой рукой он показал вперёд, хитро улыбаясь:

— За морем, и за теми холмами, Степан — лежит Персия! А здешним жителям не по нраву власть Османов, — он решительно продолжал. — На твоё серебро я смогу подкупить стражу и горожан! Они устроят мятеж, расправятся с янычарами — и убьют Хусейна. Сто пятьдесят тысяч персидских сабель уже ждут — когда придёт час вторгнуться в Ширван. Они захватят Дербент! Сюда вступит персидское войско. Я стану падишахом. А ты будешь моим визирем!