За переливы

— Спасибо, Матренушка… Сейчас и побегу… Только ли в чем я не виновата перед царицей… И в мыслях… Ах ты, господи… что это я стою… Кто спросит, скажи, в Хамовниках, у сына… Он торгует в серебряном ряду…

В Хамовниках в церкви Николая Чудотворца Марфа отстояла обедню. Она хотела успокоения. Его не было. Полумрак церкви, лампады перед образами, тихие, смиренные прихожане — будто все говорило: Марфа, осмотрись кругом, загляни в душу свою, может, ты, сама того не ведая, не заметила потаенного греховного умысла, и теперь, помимо воли твоей, он вредит тебе, и ты есть страдалица безвинная. Но как ни всматривалась Марфа в свою душу, не смогла увидеть и черного пятнышка.

Царица Наталья Кирилловна после тарелки щей с нетерпением ждала печеных грибов. Однако она не успела рассердиться: гибкая литовка внесла на серебряном подносе грибы, они дымились. Царица более всего любила грибы. Что ж, грибы и в самом деле хороши, особенно печеные.

После обеда Наталья Кирилловна пожелала отдохнуть. И вот тут-то дохтуриха-литовка и поведала о своих подозрениях; зачем это Марфе Тимофеевой понадобилось брать с царицыного блюда гриб да еще сыпать соль у кади в мыленке? Нет ли тут колдовства, силы которого литовка не знает.

Послеобеденную мягкую сонливость у Натальи Кирилловны как рукой сняло.

— Кто видел? — спросила Наталья Кирилловна растревоженно. И подумала: «Так сон-то вещий… Меня хотят отравить… Немедля к государю… Только он может защитить меня… Это козни проклятых Милославских. Простить не могут, что Нарышкины им дорогу перебежали».

— Так кто? — исступленно закричала она, тормоша за узкие плечи литовку.

— Анна Леонтьевна, государыня, — ответила литовка, глядя в испуганные глаза царицы. — А соль сыпала Марфа Тимофеева, да в ковш с водой что-то колдовское приговаривала.

По смутным догадкам царицы выходило, что сон был предупреждением; ее хотели отравить любимым ее блюдом — заговоренными грибами; и кровь прольется, но пусть это будет кровь пособников ненавидимых ею Милославских.

Наталья Кирилловна почувствовала безумный страх. Открылась рвота. Дохтуриха-литовка в замешательстве кликнула девок, те вмиг явились, заохали, захлопотали: платье чистое и рубаха принесены, постель разобрана, пол притерт, и вокруг все опрыскано пахучей розовой водой.

— Государя, — немощным жестом белой руки потребовала Наталья Кирилловна.

— Кто? — ворвавшись в покои, суетливо и зло спросил Алексей Михайлович, думая, что царица отходит сего света. — Кто? — повторил он в бешенстве, обводя всех набрякшими от бессонницы глазами.

— Наговорное слово бабки Марфы, — ответствовала, приседая, побелевшая дохтуриха.

— Разыскать! — рыкнул Алексей Михайлович. — Приволочь сюда сучье племя… Нет, в приказную избу на Житный двор!

Девки стояли ни живы, ни мертвы. Затопали по коридорам стрельцы с алебардами.

Дохтуриха, справившись с дрожью в руках, быстро приготовила теплое питье. Государь указал пальнем на первую попавшуюся на глаза девку. Та взяла дрожащими руками серебряный бокал. Ее зубы мелко ударили о край. Государь красными дикими глазами требовал: пей. Дохтуриха побледнела и прикусила нижнюю губу. Девка отпила. Некоторое время подождали. Девка, морщась, улыбнулась, но тут же спрятала улыбку: жива! Государь кивнул дохтурихе. Она приблизилась к царице, приподняла ее за холодную липкую спину и влила питье. Царица, давясь, большими глотками выпила весь бокал и откинулась на подушки.

— Ей нужен покой, — сказала непререкаемо дохтуриха.

Выходя из церкви, бабка Марфа увидела свою соседку Марфу Кузьмину, постельницу великой княжны Софьи Алексеевны.

— Лица на тебе нет! — всплеснула полными руками Кузьмина. — Уж не случилось ли чего? — Она бочком приблизилась к Марфе, посматривая на нее с нескрываемым любопытством. Бабка Марфа доверительно взяла Кузьмину под руку, и они медленно направились к дому.

— Что ж не случилось, соседушка, — жалобно всхлипнула бабка Марфа. — Такое приключилось, что ума не приложу, как рассказать… И откуда напасть такая на меня… Хорошо, что тебя повстречала…

И бабка Марфа поведала свое горе.

Кузьмина второй десяток служила постельницей в государевых палатах, а сейчас состояла при царевне Софье, крутонравной дочери Алексея Михайловича от первого брака. Зная нелюбовь Софьи к молодой царице, бабка Марфа не зря пустила жалостливую слезу: она надеялась, что Кузьмина по старому соседскому знакомству все-таки обмолвится Софье о невиновности Марфы, а та, злорадствуя, авось убедит отца, что Наталью Кирилловну никто и не пытался сжить со свету, а боли в животе лишь от некрепкого здоровья (быть может, она лишь поэтому и не может понести?). Бабка Марфа настаивала, что всенепременнейше только Кузьмина может убедить царевну Софью заступиться перед царем. Кузьмина же с первых слов поняла, чем грозит ей самой вообще знакомство с бабкой Марфой. Не желая обидеть бабку Марфу отказом, она ответила уклончиво, что попытается закинуть словечко перед царевной Софьей, однако особо надеяться не следует, что прощение будет получено сразу же…