Отросшие ниже плеч волосы роняли на рубашку капли воды. Разбитые ступни болели меньше, и идти удавалось почти ровно, только слишком уж медленно. Целительница подошла к шатру одновременно с ним — он видел, как женщина в серой накидке вышла из-за большого шатра в верхней части поляны и спустилась, пока он медленно поднимался. Ее лицо, как и в прошлый раз, оставалось полускрыто, и от этого почему-то было легче. Что бы она ни узнала, они разойдутся, и не нужно будет вспоминать ее.
— Ты все же захотел узнать ответ? — спросила она, садясь.
— Нет. Я изменил решение.
— Почему?
— Решил, что от этого зависит жизнь моего спутника, которому я очень многим обязан. Или я неправ?
— Если ты о нолдо по имени Нарион, его жизнь теперь в безопасности, — сказала она.
— Тогда я готов. И… Я сожалею о вчерашних резких словах.
Он тоже сел, скрестив ноги на манер синдар. Закатал было левый рукав слишком просторной рубахи, чтобы не мешал, но посмотрел на шрам на запястье и поспешно разгладил рукав снова.
— Что нужно сделать?
— Просто дай мне руку и попытайся открыться. А затем посмотри изнутри на меня. Ничего больше.
Он не смотрел ей в лицо — только на руки. И теперь видел, что эти руки умеют держать не только цветы. Что руки привычны к напряжению, на пальцах небольшие уплотнения, и это говорит о частых усилиях, и что на указательном пальце у нее след от кольца для стрельбы из лука. У иной нолдэ руки нежнее.
…И что он пытается тянуть время и не думать о защите, которую не снимал больше двадцати лет ни на мгновение.
— Маленькая дверь. Или окно, — подсказала целительница. — Подумай о них.
— Окно, — повторил он с досадой. Потер лоб левой рукой. Сосредоточился снова.
…Ощутил себя словно бы за глухим забором в темноте. Торопливо укреплённым и заколоченным изнутри забором. Где-то вовне он ещё чувствовал прикосновения прохладных тонких пальцев целительницы — и попытался захотеть взглянуть на это изнутри наружу.
…протереть изнутри стекло, заросшее пылью…
…открыть много лет запертое маленькое окно мастерской, в ней мусор и темнота по углам…
… приоткрыть изнутри большой сундук, в который он забрался…
…отворить изнутри низкую дверь в садовом домике для игр, который давно забросил старший брат…
Глухо. Он пробовал снова и снова.
…дверь каюты на корабле…
…приоткрыть окно своей комнаты…
…или узкое высокое окно в Форменоссэ…
…или маленькую ставню в доме на Митрим…
…которой словно мешает снаружи насыпавшийся снег…
…это не снег, это осыпь…
…осыпались края трещины в потолке штрека…
… если просунуть туда руку и проверить, проходят ли плечи…
…в трещину виден свет далеко наверху, и он протискивается и тянется туда из-под земли…
… медленно и упорно, стараясь лишь, чтобы оставалось место в груди на полвздоха…
…такие трещины зовутся шкуродеры, и главное, не застрять…
…он упорно протискивается все дальше к свету, и солнце безжалостно бьёт ему в глаза, так что он видит лишь на мгновение склон холма и деву в синем платье, а затем пронзительный свет вышибает слезы, и все расплывается, но он вслепую тянется и тянется к нему вперёд…
…пока не касается снова прохладных тонких пальцев…
Своей грязной, ободранной, покрытой кровью рукой.
…Орк наступает ему, лежащему, на пальцы сапогом и давит, ломая, он выдергивает руку, ободрав кожу до мяса, хватает у низкого орка из-за пояса нож и бьёт снизу вверх, вгоняя лезвие врагу в пах по самую рукоять, орк воет так, что в ушах звенит…
…В ушах звенит от собственного крика «Нет! Не надо!.. Не надо!..», уже не хватает дыхания, а кто-то смеётся, и тело словно горит в огне, и снова вспыхивает огненная полоса поперек спины, вгрызаясь вглубь, и пахнет кровью…
… пахнет кровью, у Нариона лицо окровавлено и перекошено, и он все дальше тащит его, и Дагмор шепчет «убей меня, дурень, чего тебе стоит», и тот кричит безостановочно «Убью! Убью, сволочь! Держись!! Только посмей сдохнуть! Приду в Мандос и башку тебе откручу!!»…
…он прыгает, обхватывает орка ногами и крутит ему голову, словно рукоять тяжёлого ворота, шея того хрустит, что-то лопается и брызгает темным…
…темная вода вдруг бьет из стен, мимо него, в трещину, и Нарион исчезает под ней…
…из трещины брызжет туда, наверх, где солнце…
…он поворачивается, как может, заклиниваясь в этой трещине, затыкая поток собой, потому что больше нечем.
Оставляет темноту колыхаться позади, и все, что в ней — тоже.
Тяжело дыша, словно едва вынырнув на поверхность, мокрый от пота.
Ещё стискивая в руке чужие пальцы.
Понимает, что произошло, что не удержал воспоминания — и стыдом его ошпаривает, как из котелка. Горят разом лицо, шея и даже уши. Отчаянно хочется выбежать вон.
«Могло быть хуже, — твердит он себе, скрипя зубами, — могло быть куда хуже…»
Разжимает руку через силу. Вытирает рукавом и вправду слезящиеся глаза.
От его пылающих ушей можно лучины зажигать. А лицо наверняка выглядит так, что имя и называть вслух не надо. Он знает, как это раньше было в зеркале.
И целительница напротив него потирает руку, которую он сдавил слишком сильно.