За перевал (СИ)

— Ты не был сломан, — говорит она тихо, прячась в тени капюшона, — морготовой тьмы в тебе нет. Только твоя собственная. Твой кусок рудников, с которым ты привык сражаться в темноте. Который ты унес с собой наружу. Так бывает. И… Другая темнота, которая была с тобой прежде Ангбанда.

Дагмор вспоминает свет солнца за трещиной, и настоящего, и мысленного, закрывает глаза на несколько мгновений. Он знает, из какой темноты выполз и знает, что на нём кровь эльдар. Но первый раз подумал о том, насколько мог к темноте и крови привыкнуть, чтобы мысленное прикосновение обычного эльда показалось… Таким ярким.

Или не совсем обычного? Или это ученичество у Мелиан?

Ему ещё трудно думать связно. Вернуться к этому позже. Говорить трудно, челюсти свело, как от злости. Даже безо всякого «как». Да, этого он и боялся. Так и случилось. И… Могло быть хуже, повторяет он снова и снова.

Вся стройность мыслей, которая была когда-то, потеряна. За броней аванирэ и тела не нужно было ими управлять… Так, наверное, учатся ходить заново после переломов. Осторожно, шаг за шагом.

Маленькая рука синдэ снова касается его собственной на несколько мгновений. Все в порядке, говорит эта рука без слов и соприкосновения разумов.

Он заставил себя дышать размеренно, и ядовитый стыд за себя, державший его со вчерашнего дня, словно бы сделал шаг назад. И даже уши начали остывать. Дело сделано. И он даже не сгорел от этого стыда, как грозил вчера, вот дурень.

Это тоже можно пережить.

Снова вошел Белег, переглянулся с целительницей. Почему-то снаружи раздались удаляющиеся шаги стражи.

— Он цел, — повторила та. — Не сломан Морготом.

— Я рад, — сказал Белег с улыбкой. Снял с пояса флягу, а в руках у него свёрток листьев дикого винограда. Ещё один лембас! Протянул еду и воду.

А затем целительница откинула капюшон.

И Дагмор почему-то подумал о ярком луге в белых и лиловых цветах. Под солнцем. В горах, в начале лета. Чтобы позади луга громоздился ледник, тогда цветы будут ещё ярче. На пологих уступах Пелори были такие места…

Жаль, что она это сделала.

Он перевел взгляд на ее руки. Предпочел бы помнить их.

— Ты говорил, что назовешь свое настоящее имя лишь королю Тинголу, — улыбка Белега неотвратимо сулила подвох, и Дагмор подобрался.

— Да.

— Госпожа Лутиэн, дочь короля Тингола, готова выслушать тебя и принять решение. Здесь и сейчас решать вправе она, — сказал Белег. Теперь — серьезно.

Дагмор успел подумать, что новостей сегодня некоторый перебор, и снова засмеялся. Негромким, кашляющим и долгим смехом.

Отдышавшись, увидел, что Белег ждёт с некоторым удивлением, а целительница и дочь Тингола смотрит… С сочувствием даже. И это снова его дёрнуло неприятно, но уже не так остро.

Он тряхнул головой.

— Что ж, госпожа Стальной Нифредиль, я буду рад, если ты не станешь тянуть с решением. Говорить «к твоим услугам» не буду, толку от меня сейчас… — Выдохнул и медленно, через силу, выговорил:

— Морифинвэ Карнистиро Феанарион. В Митрим синдар говорили — Карантир.

Имя, казалось, должно было заскрипеть, заржавев за эти годы.

— Или был им… Двадцать лет назад, — зачем-то добавляет он.

— Двадцать пять, — поправляет Белег Куталион растерянно.

Брови Лутиэн чуть приподнимаются, она удивлена — но не поражена. Словно успела нечто подобное подумать, но отвергла от недостатка сведений. А вот Белег несколько… Обалдел, припечатывает про себя Дагмор и усмехается.

— Но, но… — говорит Белег, разводя растерянно руками, — тогда получается… В этот раз ты, кажется, не врешь.

Предводитель стражи долго переглядывается с королевной, и кто знает, о чем они думают и говорят. Лутиэн кивает.

— Это правда.

— Хочешь сказать, ты его… Провел? Самого Бауглира? — переспрашивает Белег потрясённо. — Ты двадцать пять лет пробыл неузнанным у него под ногами?

— Я провел? — тихо и зло отзывается Дагмор. Говорить с Белегом было проще, чем с ней. — Да сейчас! Сотня нолдор видели, как меня с обожженным лицом сажают на цепь рядом с ними — и ни один не выдал меня умайар. Пусть даже узнали не все, ожоги были сильные, пусть разглядели не все, сам же Враг своим огнем и дымом постарался! Моей заслуги здесь — с собачий хвост! Врать поучился, не заслуга вовсе! — Он выдохнул, чувствуя, что распаляется. — …Бауглир, знаешь ли, не бегал осматривать каждую группу пленных. Но… Да. Я сидел неузнанным у него под ногами. А Моррамэ был моим тысячником, стоял рядом и погиб в огненной буре.

— Тогда уверен ли ты, что другие братья…

— Уверен. Тьелкормо… Келегорм и Куруфин стояли прямо там, куда ударил огонь.

«Вспыхнули как факелы, и все, кто был рядом — тоже… Наверное, и Тьелпе… Молчи!»

— Но одежда и доспехи могли выдать тебя!

Терять Дагмору было уже нечего.

— Белег, трусом меня успели назвать свои же братья перед дракой. А я их назвал тупыми баранами в ответ. И надел в битву доспехи без украшений, потому что выиграть такую битву было нельзя. Предчувствий у меня не было, только понимание ошибки. Но и бросить братьев я не мог. Считай, что это трусость, если хочешь.

— Это странно, — согласился Куталион. — Но и трусом я тебя не назову.