За полем дол, на доле дом...

Я стал искать каких-нибудь следов бывших хозяев. Это было нелегко, ибо от Т. было меньше толку, чем от топора без топорища; а все вещи предыдущего жильца уничтожал его наследник. Для меня тут не было тайны; ведь обитали в доме исключительно народ страннического типа, непоседы, да еще всяческие психи. Но то правило, что дом смеется над нашей уверенностью в знании обстоятельств, вела меня по чердакам да погребам строения. Не скажу, что поиски мои увенчались успехом, но кое-что было найдено мною да прибрано к рукам (чтобы после моего ухода, возможно, отправиться в свою очередь на костер вместе с дырявыми носками, кистями и рассохшимся мольбертом). Из прочего - старые картины и ворох рисунков, выполненных углем. Судьба? Я смеялся. Художник по типу меня - и нашел картины. А что бы нашел охотник? Чучела соболей и старый дробовик? А гробовщик? Я смеялся, но на самом деле мне было совсем не смешно. Ибо кто-то смеялся надо мной. Я ощущал и это. А потом понял: дому скучно, он развлекается. Как это я раньше не догадался. Я понял; и полюбил дом того крепче. Рисунки были выполнены четкими резкими линиями, кое-где плохо обожженный уголь рвал бумагу. Несколькими штрихами автор умел изобразить то вставшую на дыбы лошадь, то нахмуренный взгляд исподлобья некоего бородача, то воздевший к небу ветви пирамидальный тополь. Картины же были маслом по фанере, без грунта и вне какой-либо системы; не пахло тут ни классическим оптическим смешением цветов, ни импрессионистским смешением красок на палитре. А точнее присутствовало все сразу, но в таком беспорядке, что становилось ясным как день - автор взялся за кисть едва оторвавшись от сохи да топора, и знать не знал о теории и практике живописи. Тем лучше, флаг тебе в руки, безвестный предок..! Растерянность: я зову предком человека, с которым не связан узами кровного родства, да и никакими узами. Лишь тем, что живу в доме, построенном им. Внезапная шальная мысль: значит, родство по жилищу важнее кровного родства, и, вдобавок, крепче его. Как будто гомерический хохот какой-то из частей моего существа, подозрительно гулкий, со скрипучим деревянным оттенком. Но даже если дом уже поселился внутри меня, как я внутри него, то это не самая ужасная из моих частей. А точнее, вовсе не ужасная. А просто непривычная и загадочная. Пусть воззавидуют и вознегодуют те, кто умеет это делать лучше, чем я. Впрочем, рассматривать картины в пыльном темном помещении не много радости. Я сгреб кучу творений в охапку и вынес в кухню, в буйство света и свежего воздуха.

Странной фантазией обладал покойный. Все до одного сюжеты были фантастическими и насыщенными всевозможными идеями. Я смотрел на них день, ночь и еще один день. И понял автора. Это был дар такого пророчества, которое никогда не сбывается, позволяя оставить мир в покое, данном ему от сотворения. Мощь тишины, даруемой созерцанием гармоничности природных линий. Я с радостью занялся плагиатом, наконец закончив несколько своих недоделанных полотен, которые по причине того же запора идей уже давно были поставлены за печку и там обретались в ожидании худшей участи. Кто бы мог подумать? Предок мой был в своей фантазии пугающе неисчерпаем. Сначала я решил мефистофельски сжигать те рисунки и картины, идеи из которых были почерпнуты мной и воплощены в собственных полотнах. Но потом обнаружил, что всякий раз, глядя на эти старые произведения искусства, на эти картонки, покрытые потрескавшимися мазками, вижу что-то новое, не замеченное до этого. Всякий раз меня задевало какой-то новой гранью одной и той же вещи. Вещи, которую мне еще предстояло познать, но не скоро, очень не скоро. Что это за вещь? Неизвестный художник давал исчерпывающий ответ, но я не мог определить этот ответ в терминах языка. Я просто тосковал, держал листки с уникальными изображениями в руках, некоторое время раздумывал и... откладывал назад в кучу ему подобных, так и не решившись на безвозвратное аутодафе. "Успеется", - говорил джентльмен под черепушкой, но это был сущий бред, конечно же.