За полвека

Спорит — всей простотою — фантастика графики жёсткой,

Нереальность её, невозможность, двухцветность… (и то:

Двух каналов довольно — создать феномен перекрёстка).

Что же орнаментальность ли, аргументальность ли — нам?

Почему не принять сочетание двойственных истин?

Может, чёрной лозы выкрутас по булыжным стенам

Стоит всех многоцветных, слегка подгнивающих, листьев?

232.

Эдип, ну при чём тут трагедия?

Ну и что же, что Иокаста

через двадцать лет оказалась?..

Ведь баба-то какова!!!

Надутая ветром луна взлетит

шариком жёлто-красным,

От яркого света спрячется белеющая трава…

Останься зрячим, Эдип!

Не цветаста, не разномастна

цыганская шаль в ночи: узоры бледны и легки,

Исчезла дневная тяжесть,

Исчезли тяжёлые розы,

Ночные цветы — табаки!

Белые, зеленоватые — притягивают прозрачные росы…

Так морскую пену тащит луна, запирая устье реки.

Запах ночных табаков — женский, неистребимый…

Ну, и что же, что белые —

И легчайшая пена бела!

Из пены ночных табаков луна Афродиту делает.

Какие там клумбы, Эдип! Качаются белые мимы,

их, тонких, целое море,

чтоб она по волнЮм шла…

Ну и что же, что Афродита,

Что ночью шаль не цветаста,

Что луна так легко отбеливает

розы, не нужные ей?

Ну и что же, что кажется дико,

Что тебя родила Иокаста,

Что табаки эти белы, Эдип?

Бывают ещё белей!

233.

Дождь за окном и нагие каштаны —

Чёрный орнамент по чёрному фону…

Что ж, это только эскизы, картоны

К спектаклю ночному, невесть какому:

Не пьеса — обрывки импровизаций,

Не сюжет, а невнятных конфликтов суммы,

Это орнаментом смутным толпятся

Не актёры, не куклы — эскизы костюмов.

И нет тут места ни тексту, ни теме,

Ни заднику, ни занавесу, ни плафону,

И зрители себя ощущают не теми…

Чёрный орнамент по чёрному фону.

Июль 2003 г.

234.

ЕЩЁ НА ВЕЧНУЮ ТЕМУ

Вавилонские башни, выворачивание рек,

Железяки, хвастливо заброшенные в небо,

Как выпячивал он

всё, чем был и чем не был,

Самозванный, стеклянный, не нажравшийся век!

А ещё? Ревущие аэропорты,

Дымный скрежет, пугающий зверей и людей…

В кучи свалены трибуны, скоты, цветы —

Трупный запах никчёмных, но громких идей…

…Только искры усталости из-под сомкнутых век

Освещают фейерверком уползающий в тень

Бывший век паровозов, телеграмм и других

Мимолётных вещей, потрясавших умы,

Порождавших фантастику на коротенький день —

Бывший век вранья, магнитофонов, чумы…

Но ветра — как известно — "на своя же круги":

Сдуты занавесы, и выцвел картон

Декораций.

Стал белым золочёный плафон,

Все оркестры подряд завопили не в тон,

И под них, автострадами, в никуда побрели,

Вялым строем топая, голые короли…

По карманам попряталась грандиозных событий малость,

Их чадящий факел пошипел-пошипел и погас:

Ни столетней Утопии, ни минутного Райха!

…Что ж осталось?

Что так нагло сверкает из прищуренных глаз?

Вот: реальней, чем всё, что на свете случалось —

Раскинув ляжки, смеётся Райка!

Август 2003 г., Медон

235.

Рассвет, набитый под завязку птичьими голосами,

Легко накатывался на сонный бетонный дом,

И каждая жёлтая кисточка его касаний

Одно за одним распахивала окно за окном.

И никто не верил, что на свете бывает вечер.

А если бы даже узнать по голосу

каждую из птиц,

То всё равно нищим людям ответить нечем

Этому оркестру дроздов, малиновок и синиц!

А тот,

кто облака запустил, как воздушных змеев,

Кто научил каждый листок уважать себя самого,

Наивно думал: "Ну а вдруг хоть кто-то понять сумеет

Что такое утро предназначено вовсе не для него…"

. Медон

236.

Оливковые туманы.

Неровно рассеян свет.

И ненадёжно, и странно.

И пониманья нет

Путей коршуна в небе,

Путей воды по скале,

Путей корабля в море,

И своих — на земле…

Может всё это — чьи-то игрушки,

Но зачем, хотелось бы знать,

Чистить авгиевы конюшни,

Да сизифов камень катать?

А ветер, падая в море,

Свистит у тебя в ушах:

"Тюрьмою и сумою

Помечен обратный шаг!"

Трогает струны лучей

Кифаред у скалы белопенной:

"Не ищи дороги прямей,

Чем та, что вокруг вселенной!"

Мокрой палубы светлые доски

Скрипят у тебя под ногой:

"Из путей на любом перекрёстке

Всегда выбирай другой".

"МЕА", Двенадцатая книга стихов

(СЕТЕВОЕ ИЗДАНИЕ, "Сайт Василия Бетаки", 2005)

Подтверждает и зимний пронзительный шквал,

И художник — стрелок проворный,

И кипрских скал тёмно-рыжий оскал:

Содержанье — лишь крошки от Формы!

Алексис Раннит

237.

MEA!

Если время стреляет как птицу влёт,

Если время стекает с морщин как пот,

Как стекают остатки дождя на капот —

И ветер сметает их на скоростях,

Как приставшие к стёклам листья,

Как снежинки первые, как пустяк,

Не замеченный в рощах предместья,

Торопись:

Из групповой фотографии с надписью "Время"

Вырезают ножницами одного за другим,

И дырки, в плотной бумаге зрея,

Пропускают не память — фигурный дым.

И несолнечный день, и туман как сметана,

Сквозь него — только мутного солнца глазок…

Это — время пожухлой листвой платана

Улетает за ветреный горизонт,