За правое дело

— Потом она подошла к моей кровати и стала расспрашивать меня об всем… Боже, как я ее боялась! Ведь она была большевичкой, а папа всегда внушал мне, еще ребенку, страх перед большевиками. Он называл их извергами, убийцами… Как только он не называл их! И Игорь… А эта девушка говорила со мной так участливо, так нежно… У меня все перевернулось! Я готова была плакать из благодарности, но не было слез… Нет, она не обещала мне райской жизни. Напротив, она говорила, что меня ждут большие трудности, испытания, что всех нас, кому еще нет восемнадцати лет, отправят в какую-то детскую трудовую колонию, где нас будут кормить, одевать и даже учить в школе…

— Она хорошая, — не без гордости за товарища Раису вставил Денис.

Но Верочка не обратила внимания на это его замечание.

— А когда нас привезли сюда и она снова навестила меня, я обрадовалась ей, как родной… Ах, зачем так нехорошо поступал папочка! Ведь никто, никто из его друзей, что остались в городе, не принял во мне такого искреннего и доброго участия, как эта незнакомая комсомолка. Пожалуйста, передай ей, что я очень… очень благодарна ей. Я хочу… Я буду настоящим человеком!.. Это ее слова: «настоящим человеком»…

— Конечно!..

— Я хочу, чтобы и ты был похожим на нее. Во всем. Чтобы ты так же верил попавшим в несчастье людям, как она. Когда я узнала от товарища Раисы, что ты был ТАМ и побоялся со мной встретиться, что ты так легко поверил в мое падение — я разревелась… А теперь отпустите меня, — снова переходя на «вы», тихо сказала Верочка. И, не дав Денису ни опомниться, ни возразить, сухо потребовала: — Позовите его сюда, пусть меня уведут. Мне трудно сейчас быть с вами. Может быть, когда-нибудь…

— Верочка!..

— Зовите его сюда. Зовите, или я закричу, слышите!..

3

Прошел еще месяц, а часть, в которой служил Денис, все еще стояла на месте.

В одну из ночей, когда никто даже не предполагал, тронулась Волга. Шум и грохот ломающегося ледяного покрова, вой поднявшегося над рекой ветра и крики взывающих о помощи саратовцев и покровцев, застигнутых на двинувшихся между берегов льдинах, подняли на ноги жителей обоих берегов. Люди выбегали из домов, тащили к ледовым закраинам доски, веревки, трапы — все, что могло служить спасательными средствами, разжигали костры; смельчаки спускали в полыньи лодки, рискуя быть раздавленными льдинами, пускались в туманную мглу, спасая застрявших на льдинах людей, конные повозки и сани.

А утром, едва забрезжил свет, саратовский запасной кавалерийский полк поднялся по тревоге в ружье.

Это была уже не учебная тревога, когда командиры спокойно прохаживались среди нар по казарме или во дворе у конюшен, поглядывая на часы и поторапливая нерасторопных.

Теперь их лица были угрюмо сосредоточены, окрики и команды скупыми и жесткими, движения суетливыми, резкими, и это состояние нервозности передавалось, как цепная реакция, сверху донизу, от полкового штаба до эскадронов и вспомогательных служб, до каждого конника, санитара, повара и обозного ездового. И все-таки во всем этом хаосе разноголосья и беспокойного всхрапа и ржания коней, смешения лошадиных тел и шинелей, толчее и давке угадывалась какая-то строгая закономерность, присущая боевой кадровой части выучка — плод постоянных упорных учеб, колоссальной затраты сил, нервов и выдержки командиров. Как расплавленная клокочущая масса, растекаясь по жерлам и литникам, заполняет уготовленные для нее строгие формы, так, сортируясь, выстраиваясь, толчея эта постепенно обретала свои правильные уставные порядки.

4

Денис был живой частицей всего этого огромного военного механизма, и трепет и торжество события передались и ему, застывшему в седле, в самой гуще своего эскадрона, когда резкий и требовательный голос окликнул его:

— Красноармеец Луганов, к комиссару!

Это было такой неожиданностью, что Денис даже не тронулся с места.

— Красноармеец Луганов!

Денис выехал из тесного строя, спешился и, передав поводья одному из бойцов, бросился через двор к штабу.

Комиссар полка, седеющий человек с добродушным лицом учителя, встретил его как-то особенно ласково, даже не дав ему досказать рапорт.

— Садись-ка ко мне поближе, родной, так нам будет удобней обоим, — сказал он, подвигая к Денису свободный стул и дружески улыбаясь.

Внезапный вызов и странная обходительность комиссара смутили Дениса.

— Ну что, как служится?

И этот вопрос показался Денису более чем странным. Давно ли комиссар сам хвалил его и других «недоуздков» за старание и успехи.

— Хорошо, товарищ комиссар.

— На фронт хочешь?

— Конечно!

— Ну что ж, это похвально. Это хорошо, что ты хочешь помочь Родине в ее трудную годину. Это по-нашему, по-комсомольски — так вроде говорила ваша товарищ Раиса?

Денис поежился. Зачем он ему сказал о товарище Раисе? Зачем он вообще вызвал его к себе? Уж не случилось ли что с товарищем Раисой?.. И, словно угадывая его мысли, комиссар жестом предупредил вопрос Дениса, заговорил вкрадчиво, тихо: