За решеткой

В его тоне звучали тоскливые нотки, и мое сердце сжалось. Его взгляд бродил по множеству угольных рисунков, мысли дрейфовали где-то далеко. Я не стал рушить момент и воспользовался этим шансом понаблюдать за ним. Его подбородок покрывала густая черная щетина, и я знал, что скоро этих ребят поведут к парикмахеру. В настоящее время в 12 корпусе не разрешались бороды. Дурацкие вечно меняющиеся правила.

Когда Бишоп поднял руки и потер старый шрам, рассекавший ладонь, я нахмурился. Я хорошо знал его тело. Я много раз видел его голым и, виновен по всем пунктам, запомнил его. Он был бесспорно привлекательным, и та тайная часть меня, неспособная игнорировать красивого мужчину, подмечала каждый изгиб, угол и отметину на коже.

У него было два шрама. Оба померкли и сделались почти невидимыми. Один на руке, второй на ладони. Мои собственные шрамы екнули в знак сочувствия, и мне захотелось потрогать их и вспомнить, что их вызвало.

— Что случилось? — спросил я, не сумев отвести взгляд от побледневшего шрама.

Бишоп замер. Его огромное тело напряглось, но он не ответил на мой вопрос.

Что-то не давало мне покоя, пока мы оба смотрели на его ладонь с отметиной. Словно маяк, который я не мог рассмотреть, словно идея, которую я не мог переварить... я щурился и дергал эту ниточку в своей голове, пытаясь вытащить на поверхность. Что бы ни маячило на окраинах моих воспоминаний, это было слишком туманным и искаженным.

Треск рации заставил мое сердце подскочить к горлу.

— Ищем 26903. Не хватает пересчета отсека Б, секции Б, ряд 1 и 2. Доложитесь, пожалуйста.

Я отпрянул назад, глянув на часы. Сколько времени прошло? Неужели уже так поздно? Я завозился с рацией и нажал на кнопку.

— Принято. Дайте секундочку. Почти закончил.

Взгляд Бишопа не отрывался от меня, наши глаза встретились. Задержались. Между нами что-то пронеслось, но у меня не было времени изучать или анализировать. Больше ничего не было сказано. Вмешательство вырвало нас из этого маленького дружелюбного пузыря, и я готов был напинать себе за то, что так затерялся в разговоре и забыл про свои обязанности.

Я пронесся по коридору, проверяя каждое окошко. Никто не пошевелился в то время, пока я говорил с Бишопом. Ряд был тихим и сонным. Скоро доставят завтрак, и мир внутри 12 корпуса снова оживет.

Мне казалось, будто в последний час я перенесся на иную грань существования. Там не было стальных дверей, замков и цепей, решеток или заборов с колючей проволокой. Были лишь мы двое и глубинное ощущение в груди, которое я не готов был признавать.

Спеша закончить пересчет, я знал, что никакая чистка не прогонит Бишопа из моего организма. За последний час он глубоко пустил корни. Дальше можно было двигаться только вперед и надеяться, что я избрал верный путь.

Глава 8

Вернувшись домой утром, я бухнулся на диван и уткнулся лицом в ладони, снова и снова прокручивая весь разговор с Бишопом. Каждая деталь застряла в моей голове вместе со всеми реакциями и интонациями его голоса. А также с крохотными намеками на эмоции на его лице, особенно когда он обсуждал свои любимые книги и говорил о своей бабушке.

У меня имелась сотня вопросов и столько же отговорок, чтобы их не озвучивать. Я впервые за свою карьеру привязался к заключенному и не знал, то ли быть в ужасе, то ли просто поддаться этому.

И еще эти запретные извивающиеся лозы чувств, растущие в моей груди. Я изо всех сил старался не смотреть на них в упор, потому что...

Мой телефон завибрировал на журнальном столике.

Вслепую потянувшись к нему, я поднял его над лицом и открыл сообщение. Моя кровь похолодела, когда я увидел, что это от Трэвиса, моего бывшего. От парня, с которым я расстался больше года назад, но он все никак не мог смириться, что между нами все кончено.

Трэвис: Ты переехал в Техас? Какого хрена? Почему я только что услышал об этом? Когда ты уехал? Почему не позвонил?

Телефон завибрировал в моих руках прежде, чем я успел переварить наплыв вопросов и решить, как ответить.

Трэвис:ОТСЕК СМЕРТНИКОВ? Тебя жизнь ничему не учит? С ума сошел?

Я отбросил телефон в сторону и услышал, как он свалился на пол, соскользнув с другого края столика. Стиснув переносицу, я постарался выровнять свое дыхание и отбросить тревоги прошлой жизни. Мои давно зажившие травмы заныли от вторжения Трэвиса в мой день. Видимо, и тысячи миль недостаточно.

Я стиснул свой бок, впиваясь пальцами в плоть над шрамом аж до спазма, и старый укол боли пульсировал в ритме моего сердцебиения. Я не мазохист, но время от времени нуждался в напоминании, зачем я сбежал.

Я скатился с дивана и пошел в спальню, чтобы переодеться в одежду для пробежки. Я мысленно слышал проповедующие предостережения Трэвиса о безопасности и статусе открытого гея в правоохранительной системе. Его постоянные мольбы найти другую работу, чтобы он мог спать спокойно, примкнули к общему хору.