За рубежом и на Москве

Петр Иванович хорошо понимал, что значат все эти заискивания и какая им цена. Разнесись малейший слух про то, что он не только не в чести у царя, а просто последний забыл о нем, как вся эта свора сейчас же бесцеремонно отвернется от него. Но все же все эти льстивые заискивания приятно щекотали его самолюбие, и иногда даже он думал, что, чем судьба не шутит, быть может, и он когда-нибудь займет в сердце царевом такое же место, какое сейчас занимает Артамошка Матвеев.

Царь, однако, не забыл его, и когда было задумано посольство к французскому королю, то он же первый и вспомнил про него.

– Он там, в Польше, насмотрелся немало. Знает толк, как вести дело с западными государями. Когда мир с поляками заключили в Андрусове, он как старался, чтобы Смоленск нашему государству достался, – сказал Тишайший, и о назначении Потемкина было решено.

Это, конечно, еще больше возвысило Потемкина.

Но теперь предстояло с честью выполнить главную задачу: успешно исполнить то поручение, которое было возложено на посольство, от чего зависело все дальнейшее в жизни и судьбе Потемкина. А исполнить это было нелегко. Еще Бог его знает, каким окажется двор французского короля и пойдет ли он на те предложения, которые сделает ему царское посольство?

VI

На другой день к посланнику пришел де Катё и сказал им, что приехал представитель короля, Берлиз, чтобы приветствовать посольство от его имени. Это известие взволновало Потемкина.

«Вот оно… начинается!..» – подумал он и приказал устроить встречу королевскому посланнику как можно более пышную и торжественную.

Когда оба посланника, разодетые в свои блестящие парчовые одежды, сидели, окруженные всею посольской свитой, вошел королевский посланный. Сняв шляпу и сделав поклон, он произнес:

– Мой государь прислал меня сюда, приказав приветствовать посольство, явившееся к нам из далекой Московской земли.

Это вступление пришлось посланникам не совсем по сердцу: Берлиз почему-то избегал в своих словах упоминаний о московском царе. Но так как придраться в словах посланного было не к чему, то они промолчали.

– Мы тронуты вниманием короля, – перевел французу слова Потемкина Урбановский, – и благодарим его от имени нашего великого государя.

– Как здоровье посланников и благополучно ли они доехали? – был следующий вопрос Берлиза.

Этот вопрос доставил удовольствие Потемкину, и он благодарил Берлиза от лица всего посольства. Но следующие слова королевского представителя поставили Потемкина в некоторое затруднение.

– Королевские министры, – сказал Берлиз, – просят посланников вручить им через меня свои верительные грамоты.

– Верительных грамот у нас нет, – ответил Потемкин, – а есть только письмо великого государя московского. А что в нем писано, про то мне неведомо.

В это время Прокофьич вынул из мешка какие-то бумаги и из-за голов свиты показал их Потемкину.

Последний догадался, в чем дело, приказал подать себе эти бумаги и, показывая их Берлизу, произнес:

– Вот моя подорожная[27], а в ней прописано, что я, стольник Петр Потемкин, и дьяк Семен Румянцев являемся на самом деле посланниками великого государя московского.

Берлиз посмотрел на поданную ему подорожную, возвратил ее, после чего сказал:

– Если у вас имеется письмо к нашему светлейшему королю, то наши министры просят вас вручить его им, и они передадут его королю.

– Письмо царское дать мы не можем, так как нам приказано вручить его королю вашему в собственные его королевские руки, – ответил Потемкин. – Поэтому нам надобно видеть короля, а если этого нельзя, то мы уедем сейчас же обратно.

Берлиз, не имея никаких инструкций относительно дальнейшего по этому вопросу, больше не настаивал, но пожелал видеть список лиц, составляющих посольство.

– Зачем это нужно? – возмутился Потемкин.

– Прошу извинения, – сказал Берлиз, заметив это, – но если бы наш светлейший король был официально предварительно уведомлен о вашем прибытии, то этого не случилось бы.

– Сделать это раньше было невозможно, – ответил Потемкин, – так как от нашего царства до земли вашей зело изрядно.

Берлиз больше не настаивал и, откланявшись, уехал.

Проводив его, Потемкин обратился к советнику:

– Ну, брат Семен, дело началось. Как-то окончим его? Дай-то Бог окончить его хорошенько во славу нашего великого государя!

«Больно-то она тебе нужна, эта государева слава, – подумал про себя Румянцев. – Знаем, на что колотишь: из стольников в воеводы захотелось пробраться. Смотри только, не сорвись!»

VII

Через день царское посольство въезжало в Париж.

«Город зело хорош и вельми велик. Будет, пожалуй, поболее Москвы, а церквей в нем менее; хотя чернецы – и доминиканы, и бенедиктины, и иные прочии, рекомые капуцинии, – попадаются, а монастырей не видать. Не церковного же народа, и купцов, и стрельцов, и подлого народа, изрядно», – записал в своем дневнике дьяк Румянцев.

Рано утром того дня все в посольстве были уже на ногах.

– Воевода ихний приехал, государь, – испуганным шепотом доложил Прокофьич, влетая в комнату Потемкина.