За рубежом и на Москве

Тогда я решил просто выследить Жана. Для этого я притворился пьяным, стал говорить заплетающимся языком и, наконец, притворился уснувшим. Рыжий сделал несколько попыток разбудить меня, когда же увидел, что я крепко уснул, сказал своей подруге: «Уйдем, Марго, пока он спит!» – и они вышли вон.

Тогда я вскочил на ноги и через несколько времени вышел на улицу. Обоих их я увидел в вечернем сумраке в конце улицы. Не теряя их из виду, я шагал за ними на порядочном расстоянии. Они долго кружили по улицам и наконец дошли до самого края города. Там они остановились у одного невзрачного маленького домика и постучались. Выглянула чья-то голова, и голос, показавшийся мне знакомым, спросил:

– Рыжий, это ты?

– Я. Отпирай скорее. Капитан дома?

– Нет, он ушел. А что?

– Да встречу я сегодня одну имел. Предупредить капитана надо. В «Голубом олене» я столкнулся с Баптистом. Он меня узнал, и мы разговаривали с ним.

– Ах, черт его возьми совсем! Капитану эта новость не совсем-то понравится. Эко горе, что его нет!.. Скорее бы сказать ему надо было!

Они вошли в дом, а я, подождав несколько времени, подошел поближе к домику и тщательно осмотрел его, чтобы не ошибиться в следующий раз. Вот и все, что я узнал сегодня, – закончил свой рассказ Баптист.

Яглин ничего не отвечал и сидел в раздумье. Для него теперь было ясно: Гастон здесь, а с ним, вероятно, и Элеонора. Но так ли это или нет, – сначала надобно разузнать повернее.

– Баптист, – сказал он, – надобно нам сегодня же пробраться в этот дом; чем скорее сделаем это, тем лучше, а то они могут принять свои меры или даже совсем исчезнут из города.

– Романушка, – раздался в это время в дверях голос Прокофьича. – А тебя там посланник зовет. Каких-то грамот не доищется он.

Яглин подавил в себе готовившееся у него сорваться проклятие и пошел наверх к Потемкину. Последний задержал его долго. В довершение всего, когда искомая грамота была найдена, пришел слуга и доложил, что прибыл королевский представитель Берлиз. Посланник встал и пошел встречать его.

Яглин, видя это, с отчаянием подумал, что задуманная на сегодня вылазка не удастся.

IX

Через минуту Берлиз вошел, сопровождаемый обоими посланниками, Урбановским и подьячим.

– Королевский посланный прислан, чтобы сказать посольству царя, что завтра состоится ваше представление королю, – сказал Урбановский.

– Мы очень рады, что французский король так скоро дает нам возможность видеть его светлые очи, – ответил Потемкин. – Где мы будем счастливы видеть великого государя?

– Обыкновенно король принимает послов в Лувре, но там теперь идут работы и прием будет в Сен-Жермене. Королевский посланный приехал договориться относительно порядка представления.

Начались долгие переговоры. Прежде всего Потемкин и Румянцев требовали, чтобы Берлиз выяснил, как будут титуловать московского государя, и когда узнали, что королевские министры решили называть его «великим князем Московии», то Потемкин воскликнул:

– Скорее я дам отрубить себе голову, чем соглашусь на это! Никогда ни в одном государстве этого не делалось!

После этого он потребовал, чтобы Тишайшего называли «его величеством царем и великим князем всея Великия и Малыя России».

– Зане титло царское преемственно идет через государей византийских от римских цезарей, – пояснил Румянцев.

Берлиз на это объяснение тонко улыбнулся, но не возражал и обещал донести об этом министрам, успокоив русских словами, что, по всей вероятности, никаких препятствий к этому не встретится.

Затем речь пошла относительно обстановки приема. Берлиз сказал, что русских решено принять «малым приемом», как принимают при французском дворе посольства полумогущественных герцогов и тому подобное.

Потемкин даже побагровел от такого оскорбления.

– При дворе кесаря Священной Римской империи царское посольство принимают «большим чином», – возразил он, – и негоже нам соглашаться на «малый чин», так как титло царское не ниже титла королевского.

Были разобраны еще некоторые мелкие вопросы, в которых посланники обнаружили ту же твердость.

Берлиз уехал от них вечером и поздно ночью вернулся с ответом, что король и министры согласны на требования московских посланников.

– Все складывается хорошо, Семен, – радостно потирая руки, сказал Потемкин Румянцеву. – В Посольском приказе нами довольны будут.

Румянцев и сам радовался этому, и на этот раз их взаимный антагонизм, ввиду преследования общей цели, исчез и уступил место полному согласию во взаимных действиях.

Ввиду вышеприведенных обстоятельств замысел о ночной экспедиции Яглина и Баптиста не мог быть выполнен, и Роман Андреевич лег спать со стесненным сердцем. Ворочаясь на своей постели, он не раз ругнул поспешность французских министров, так скоро решивших вопрос об аудиенции для царского посольства.

Между тем посланники, тоже поздно легшие, радовались этому.